.. Среди них есть такие отвратительные типы, что я зову их уличными воронами. Могу тебе сказать, чего они стоят. Прижми их в темном углу, так они тебе в ноги поклонятся, а на людях — львы. В нашем квартале объявился новый начальник полиции. Нашлись продажные людишки и что-то нашептали ему...
Немного помолчав, он спросил у Ихсана:
— А этот бей тоже журналист?
- Да.
— Если хочет, пусть напишет. Напишите, бей, я не боюсь. Клянусь аллахом, я не прошу милости у судьбы. Пусть мне прибавят три года за политику. Надо еще что-
нибудь? Пожалуйста! Пусть дадут, Абдулла все выдержит... Пускай нагружают! Потянем, вынесем благодаря таким друзьям, как вы. Так о чем я говорил?
— Новый комиссар...
— Не комиссар, а большой начальник полиции. Вот-вот должен был стать сотрудником управления. Что ни говори, а он ведь был земляком начальника управления полиции, самого Тахсин-бея. Откуда я это мог знать? Как-то вечером сидел я в кофейне. Не скрою от вас, в голове туман... Лезут разные мысли. Ясно — выпил. Стоит только приложиться к рюмке—конец, Абдулла будет пить без передышки до утра. И характер у меня скверный... Мешал вина... После обеда принялись за коньяк... Нас было трое, аллах тому свидетель, и выпили мы полбидона из-под керосина. Друзья мои свалились, не встанут, хоть уши им режь! А я снова за вино. Не знаю, верно или нет, но трактирщик сказал, что выпил я два окка. Потом наелся шашлыка и снова за коньяк... Налил в чашку и потягиваю. Вдруг стукнуло мне в голову. Хмель не шутка, со всеми случалось. Сначала мне показалось, что я великий визирь, потом—главнокомандующий. Я объявляю войну англичанам и двигаюсь на них во главе армии. Затем пришла другая мысль. Брось, думаю, парень. Разве у тебя отец главнокомандующим был? И смеюсь сам над собой! Словом, когда я уже совсем опьянел, пришел начальник полиции и постучал в окно кофейни...
— Что ему надо было?
— А я почем знаю! Увидел меня... Должно быть, хотел вызвать на улицу и хорошенько отругать. Проще говоря, сбить спесь у всех на глазах, опозорить. Потом-то я понял, что все было именно так. Ему, оказывается, сказали: «Пока ты не разобьешь нос этому типу, не навести тебе порядка в квартале». Хозяин кофейни окликнул меня, но я не слышал. Тогда он подошел, потряс за плечо и сказал: «Абдулла-агабей, тебя комиссар зовет». Смотрю, стоит человек, от горшка два вершка, клянусь аллахом, я даже не поверил, что это комиссар. Разве такие бывают комиссары? Стоит только посмотреть на него, сразу ясно, что он ни на что не годен. Видел когда-нибудь лилипутов? Так вот, он точный лилипут. «Ну и рожа!» — подумал я. А он манит меня указательным пальцем. Я от рождения стамбульский беспризорник и понимаю все с полуслова. Манит меня, значит: «Выходи на улицу». Но я делаю вид, что не
понимаю. Сижу как ни в чем не бывало. Если он начальник полиции, то я тоже сам себе начальник. Разве мне больше делать нечего, как бегать на каждый зов? Я снова погрузился в свои размышления. Сижу, разговариваю с аллахом. И вдруг мне показалось, что в кофейне взорвалась адская машина. Я и не представлял себе, что в таком жалком теле может быть такой страшный голос. «Вставай, черт проклятый!»—закричал он. Да ослепнуть мне на оба глаза, но слово «проклятый» я не принял на свой счет. И хорошо, что не принял, а то не миновать бы беды. А он: «Если тебя зовут Араб Абдулла, то меня зовут Хергеле Рыза. Хергеле Рыза! Понял? Хергеле». А я не понимаю, что он там бормочет. Ну, думаю, попал в историю... Только подумал, он как рявкнет: «Вставай, пошли в участок!» А я ему опять спокойно: «Ты, видно, ошибся, ступай своей дорогой, От Горшка Два Вершка». Так он и запрыгал от злости, словно резиновый мяч. Вижу, теперь не до шуток. Вскочил да как заору: «Ах ты, мелочь пузатая! Убирайся!» Он—за пистолет. Ну, тут меня черт попутал. Схватил я его за портупею и выкинул через окно. Ни стекол, ни рамы не осталось. Меня схватили, потащили в управление. Дали палок, да таких, что даже я воззвал к аллаху. Человек выносливее железа, клянусь! Если скажут, что кто-то умер от палок, не верь — вранье... Было бы мне суждено умереть от палок, от меня даже косточек не осталось бы. Ведь на мне живого места не было. Ну, думаю, пропал, да как крикну: «Ах вы, гяуры... вы что, из Национальной армии, что ли? Чтоб вас всех вместе с Тахсином...» А Тахсин-бей, оказывается, наблюдал через дверь. Он сразу приказал прекратить избиение. Люблю я благородного человека. От людей большой души никогда вреда не бывает. Тахсин-бей — благородный, только разве он волен?.. Нашелся тут один тип — комиссар Али-бей. Подлец, пробы негде ставить. Я однажды посмеялся над ним в истории с одной женщиной. Так он возьми, да и скажи Тахсин-бею: «Этот тип связан с Национальной армией». Врал прямо в глаза! Что же он может наговорить за моей спиной? Представляешь! Я чуть голову не потерял. Ну, думаю, если не сдержусь, пропал! Так ведь и на Чертов остров угодить можно. Ах, Абдулла! Тебе приходит конец, сынок! Спрашивают. «Ей-богу,— говорю,—паша, клевета!.. Ноги твои целую!» А сам вот-вот заплачу от обиды. И правда, закапали слезинки, как бусинки. Как
закричу: «Ни за что не признаю! Никогда! Я столько лет верно служил нашему падишаху... Будь проклята Национальная армия! Да здравствует мой падишах!» Так кричал, что стекла зазвенели. А голосок мой и без того всем известен: я всегда подавал команду, когда качали насос во время пожаров. Его узнавали за несколько кварталов, говорили: «Это кричит Абдулла». Тахсин-бей засмеялся. «Оставьте»,— приказал он. Вот и прекратили меня избивать, а дело передали в суд. Заработал два года и десять месяцев.
— Дай бог, чтобы все прошло.
— Пройти-то пройдет, но след останется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106