— Мне надо вам кое-что сказать. Звуки прекратились.
— Но я боюсь, что...
Черный глаз Рамиза был полон злобы. Он тяжело дышал.
— Я не о себе, а о Недиме-ханым. Опять стало тихо.
— Она женщина, ее легче запугать. Как и вам, ей могут налгать, что я все рассказал. Необходимо передать, что я ничего не говорил, братец.
Кямиль-бей подождал ответа. Он не мог понять, верит Рамиз-эфенди или нет. Ему, казалось, легче умереть, чем вести этот разговор.
— Рамиз-бей, есть человек по имени Ниязи-эфенди,—-шептал Кямиль-бей.— Вы его знаете? Он выдал нас всех. Нужно сообщить об этом Недиме-ханым. Я не могу этого сделать. Может быть, вы найдете какой-нибудь способ... Пусть она остерегается Ниязи. Недиме-ханым верит ему больше, чем кому бы то ни было. Нужно передать об этом и Ихсан-бею в тюрьму. Мы должны сообщить всем, кому только можем. Ниязи — предатель. Он намеревался ограбить нас в деле с пароходом «Арарат». Не сумев этого сделать, он решил отомстить. Нужно передать товарищам, что Ахмет повесился. Против Недиме-ханым пока улик нет.
Ибрагим приоткрыл дверь и тихонько сказал:
— Скорее!
Рамиз-эфенди молча вышел. Он ушел, даже не смыв с рук мыла.
Кямиль-бей не знал, понял ли его Рамиз. Разве такого свидания добивался он у Ибрагима? Почему Рамиз так странно себя вел? Верил же Кямиль-бей этому незнакомому человеку. Разве люди неспособны определять по глазам, по лицу, кто враг, а кто друг? Ведь достаточно было Кя-миль-бею взглянуть на Рамиза, чтобы поверить ему. Человек не может ошибаться. «Не может? А как же ты, дурень, ошибся в Ниязи?»
Оправдывая поведение Рамиза-эфенди, Кямиль-бей немного успокоился. Он понимал, что еще новичок в этом деле, что ему еще многомз' надо научиться, познать то, что другие уже давно постигли. Сколько времени он упустил! Ведь не заключается же человеческая жизнь только в том, чтобы делать иллюстрации к Дон-Кихоту!
Кямиль-бей вернулся в камеру, не умывшись. Ибрагим закрыл дверь и спросил:
— Вы видели, бейим, его глаза? —- Видел.
— Он свалился от кулака Абдульвахаба. Сержант Абдульвахаб — араб. Этот черноглазый тоже говорит, как араб. Да так говорит, словно коран читает. Когда его
привели к Абдульвахабу, он сказал: «А не сообщить ли домой, чтобы старуха пришла?» Сержант сделал вид, что не расслышал. Думаете, не слышал? Все слышал, свинья! Такой уж у него характер. Будет бить, пока не заговоришь. А этот бедный шут еле успел повторить: «А не сообщить ли домой...», как получил удар в глаз. Я еще не видел человека, который устоял бы на ногах после удара Абдульвахаба. Шут тоже упал. Я думал, что он умер. Оказывается, живуч как кошка. Встал и что же он, по-вашему, сказал? «Отличный удар, эфендим!» Сержант еще больше обозлился. Двинул его в грудь, и грудная клетка загудела, как барабан. Черноглазый опять упал. И снова повторил те же слова... Так было не то семь, не то восемь раз. Абдульвахаб увидел, что не может заставить его замолчать, рассмеялся и сказал: «Пропади ты пропадом. Пусть тебя покарает аллах!» Что с вами, бейим? У вас слезы на глазах. Может, вам черноглазый что-нибудь неприятное сказал? Не верьте, врет.
— Просто у меня иногда слезятся глаза,— сказал Кямиль-бей.
— Передали ему, что хотели?
— Нет, не передал.
— Почему же?
— Оказывается, это не тот, кто мне нужен. Я обозна л» ся. Этого человека я не знаю.
— Что вам нужно из дому?
— Белье.
— Если ваше грязное, можно здесь постирать. За штуку два куруша... Постирают чисто.
— Благодарю, пока не нужно.
Кямиль-бей дал Ибрагиму еще лиру и велел кое-что купить. Теперь у него осталось четыре лиры.
Когда Ибрагим ушел, Кямиль-бей пожалел, что сказал, будто не знает Рамиза-эфенди. Он подумал: «Может быть, у него нет денег. Послать бы ему две лиры». Он не мог забыть слов: «Отличный удар, эфендим!», которые тот произносил после каждого удара сержанта.
Кямиль-бей прикусил губу. Что же все-таки делали в эти дни Айше и Нермин? Есть ли у них деньги? На что они покупают продукты в лавке? Если нужно, пусть продают все. Все, кроме самого необходимого.
В полдень Кямиль-бей проснулся, разбуженный грохотом отворяемой двери. В камеру вошел лейтенант, за ним сержант Абдульвахаб. У Кямиль-бея забилось сердце. Он встал.
— Ну-ка, собирайтесь, вас требуют наверх! — приказал лейтенант.
— На допрос?
— Не знаю. Живей!..
Хорошо, что Кямиль-бей спал, не раздеваясь. Он одел пальто, феску и, проведя рукой по лицу, вспомнил, что уже три дня не брился. Ему стало неприятно. Прежде чем положить в карман пачку сигарет, он протянул ее офицеру.
— Прошу вас.
— Я только что курил.
— Прошу вас, пожалуйста возьмите.— Руки Кямиль-бея дрожали. — И ты бери, сержант.
Абдульвахаб протянул красивую руку с длинными, тонкими пальцами. Она не коснулась Кямиль-бея, но он ощутил железный холод этой руки, сбивавшей с ног Рамиза-эфенди одним ударом. Ему хотелось сказать: «Отличный удар, эфендим», но он не решился. Сколько смелости, терпения, мужества было в этих словах! Не так-то просто найти в себе силы смеяться над врагом, даже когда падаешь под ударами его кулаков. Такая сила духа может быть только у человека, который знает, что он непобедим, и уверен в том, что за него отомстят.
Что ему сделать, чтобы быть таким сильным, как Ра-миз-эфенди? Ведь сейчас он дрожит, как женщина. А может быть, его и вызывают только за тем, чтобы отпустить? Сердце его бешено билось.
Вдруг ему показалось, что он понял, почему Рамиз-эфенди так подозрительно отнесся к нему, когда они встретились в уборной. Вероятно, он почувствовал, что Кямиль-бей боится. Как можно довериться человеку, который испытывает такой страх?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106