По его знаку они бежали вниз и приводили маленького преступника. Вообще мальчики советовали не слишком веселиться в школе, иначе тебя тоже моментально потащат на расправу.
Вдруг мне припомнилось предостережение брата, что Папаша Браск терпеть не может, когда дети ревут. Я поспешно вытер слезы, но было уже поздно: два больших мальчика набросились на меня, схватили за шиворот и потащили наверх по огромной лестнице. Мою красивую шапку сбили с меня по дороге, и больше я ее не видел.
Боялся ли я? Слово это едва ли может выразить то состояние, в котором я находился. Я видел перед собой огромное, как блин, мясистое лицо Папаши Браска и глаза, как бы плывшие мне навстречу. Как-то раз во время моих странствий я забрел к пруду Студемаркен и шлепал по воде. Там я увидел огромных медуз, которые произвели на меня жуткое впечатление. И теперь перед моими испуганными глазами плыло такое же страшное чудовище. Оно подплывало все ближе и ближе. Мгновение — и жирные щупальцы тянутся ко мне, впиваются в мои щеки, как клещи. «Я спущу с тебя шкуру!» — прошипело чудовище прямо мне в лицо и подняло меня за голову вровень со своей толстой рожей. Мне было страшно больно, и я чувствовал зловонное дыхание учителя. Он уставился на меня своими рыбьими глазами, совсем как в отцовской книжке с картинками, где морские чудовища глазели на водолаза. Я дико кричал, дрыгал ногами и отбивался, наконец выскользнул из его объятий и скатился вниз по лестнице.
К счастью, у нас, малышей, была учительница, и только во время перемен мы попадали к Толстяку Массену и Папаше Браску. Наша учительница была маленькая темноволосая женщина с серьезным, почти печальным лицом. Я как сейчас вижу ее сутулую спину, задумчивые глаза и большой нос с горбинкой, под которым нередко появлялась капля. Мальчишки говорили про учительницу, что она плачет носом. Когда она помогала мне писать буквы или цифры, то водила моей рукой как-то особенно нежно, и я скоро полюбил ее.
Учение само по себе оказалось совсем не занимательным. Нам было тесно сидеть на партах, мы хором твердили слоги или рифмы. Руки следовало держать перед собой, ни в коем случае не разрешалось болтать ногами. Как я завидую современным школьникам, которые учатся за небольшими столами, группами от четырех до шести человек, а в остальное время орудуют пинцетом, молотком и пилой в лабораториях, в мастерских или на воздухе. Какое это, должно быть, счастье для ребенка — практически учиться обращаться с вещами и овладевать жизнью, как это теперь введено повсюду в Советском Союзе!
Учительница все замечала. От ее внимания, должно быть, не ускользнуло, что мне страшно идти вниз во время перемены, и она устроила так, что я оставался наверху и помогал ей убирать класс после урока. Скоро я сделался ее любимцем, и моя преданность к ней была беспредельна. Я забыл страх перед школой и с нетерпением ожидал наступления каждого нового дня.
И все же именно эта учительница заставила меня в детстве испытать такое ощущение, будто кто-то вышиб из-под моих ног опору, и жизнь показалась мне пропастью, в которую я стремглав лечу.
Учительница часто давала мне небольшие поручения, и я гордился ее доверием. Я был в том счастливом возрасте, когда стоило похлопать меня по плечу, чтобы я стремглав помчался выполнять просьбу.
Однажды, после уроков, она дала мне коробку из-под сигар, перевязанную бечевкой, и попросила передать ее учительнице из школы на Блегдамсвей. Мне пришлось много раз повторить имя и адрес, но вот наконец учительница, ласково улыбаясь, похлопала меня по плечу. Я просто захлебывался от счастья и, как дикий молодой птенец, упорхнул на Блегдамсвей.
Но очень скоро я замедлил шаг, восторг угас, и предо мной предстала жестокая действительность. Ведь мне надо было пойти в ту самую школу, мальчишки из которой наводили ужас на всех малышей в квартале Эстербро. Каждый день я пересекал поле и уже не боялся всяких неожиданностей, научился сохранять спокойствие, когда ко мне подходили коровы или лошади и, обнюхав меня, неожиданно убегали, как будто испугавшись моего запаха. Но теперь мне предстояло начать все снова. Я чувствовал себя так, будто был отдан на растерзание диким зверям.
Вернуться назад и рассказать учительнице, как обстоит дело, не имело смысла. У меня уже накопился достаточный опыт, чтобы знать, как мало взрослые считаются с опасностями, подстерегающими меня в этом мире. Кроме того, выполнить это поручение было делом чести. Учительница доверила его мне, и я чувствовал себя в некоторой степени ее избранником, ее рыцарем. Коробка должна быть передана, хотя бы мне пришлось погибнуть из-за этого. Но даже в самом юном возрасте невольно цепляешься за жизнь, и я сделался хитрым, как индеец, пробираясь на Блегдамсвей от дерева к дереву и зорко оглядывая дорогу. У самой школы путь был свободен. Дети, наверное, уже давно разошлись по домам. С легким сердцем и заранее гордясь своим подвигом, я отворил маленькую калитку и вошел. Новэгот самый миг во дворе раздался многоголосый вопль, несшийся с того самого знаменитого грушевого дерева, из-за которого все ребятишки города завидовали ученикам этой школы. Большие мальчики буквально облепили дерево; некоторые из них свирепо глядели на меня. От этого зрелища я неподвижно застыл на месте. Один из мальчиков свалился на землю и, словно краснокожий индеец, испустил ужасающий вопль. Он сильно ударился при прыжке, и лицо его перекосилось от боли, когда он заковылял мне навстречу. Тут я встрепенулся, в один миг мои ноги оторвались от земли, и я не останавливался, пока не добежал до самого своего дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54