— Так.
— Вас судили военно-полевым судом и послали на передовую для искупления вины?
— Да. Судил военно-полевой суд.
— Итак, в сорок шестом году вы демобилизовались и...
— Вернувшись домой, я с повинной головой пошел к Бастыреву. Старику было плохо. Несколько раз я у него просил ключ, обещал выполнить его волю и сдать драго-
ценности государству. Не поверил. Если бы поверил, я действительно сделал бы так, как он просил.
— Сомнительно. Ваши поступки говорят об обратном. Еще вопрос: для чего вы коллекционировали ключи?
— Я знал, что Бастырев передаст ключ какому-то близкому человеку. Значит, тот человек должен поехать в Комкур на розыски Куна. Но почему бы этим человеком не быть мне? — рассуждал я. — Поехать в Оймякон, устроиться на работу и ждать там появления посланца от Бастырева. Как я добуду у него ключ, об этом тогда не думал. Беспокоило другое. Раздобыв ключ тем или иным путем, я мог бы явиться к Куну, не вызывая подозрений, только в первые дни пребывания в Комкуре. Но предъявить ключ, прожив несколько лет, было бы рискованно. Я не хотел этого. Тогда-то и родилась мысль о коллекционировании ключей. Ими я хотел усыпить все возможные подозрения Куна. И опять-таки я не представлял себе конкретно, как это получится. А потом увлекся самим процессом коллекционирования: он доставлял мне наслаждение.
— Когда вы приехали в Оймякон?
— В сорок седьмом году. Сразу же по приезде устроился работать зоотехником в «Рассвет», потом перешел в «Заготпушпипу» па должность охотоведа.
— Точнее — заготовителем пушнины.
— По штатному расписанию — охотоведом.
— Скажите, как вы могли узнать, когда приедет посланец Бастырева.
— У меня были люди, которые регулярно сообщали о приезжающих. Особый интерес у меня вызывали те, которые пытались попасть в Комкур. С ними я лично знакомился.
— Ваша роль в поджоге теплицы?
— Я нанимал Старкова.
— С целью?
— Отвлечь внимание членов экспедиции и завладеть ключом.
— Потом?
— Подослать к Куну человека с ключом.
— Кого именно?
— Щеголя.
— Как его фамилия?
— Не знаю.
...Листы дела 161, 162, 163 и другие.
— Ваша фамилия, имя?
— Минин Старков, князец оймяконский.
— В 1921 —1922 годах вы руководили вооруженной бандой и терроризировали местное население. Так?
— Я боролся за свое богатство.
— Что вы можете рассказать о Корнее Логуте?
— С Корнеем Логутом я был знаком еще до революции. Он занимался контрабандой, торговал спиртом, скупал на Алдане золото. Сразу же после революции за спекуляцию попал в тюрьму, оттуда бежал в мой отряд.
— В банду, вы хотели сказать?
— Бежал в мою банду. Осенью 1921 года в погоню за нами вышел отряд Красной гвардии. Командовал отрядом Соснин. В отряд мной был подослан Корней Логут. Он служил у них проводником. Логут снабжал нас важной информацией.
— Как расплачивались с Логутом за его «работу»?
— Золотом.
— Золото вы награбили в Якутске?
— Да.
— Вы брали с Логута какие-нибудь документы за выплаченные деньги?
— Да-
— Вот эти расписки, подписанные неким Корнеем, очевидно, написаны Логутом? (Расписки прилагаются к делу.).
— Да.
— Расскажите вкратце о разгроме вашей банды. Как случилось, что Логут не предупредил вас О грозящем разгроме?
— Логут не имел этой возможности. Нас окружили в Оймяконе и разгромили. Я бежал к Бочкареву. Соснин захватил ящик с документами, золотом и драгоценностями. К Бочкареву перебежал и Логут. Оставаться дальше у красных он не мог. По распискам, которые я хранил в ящике, его могли разоблачить и расстрелять.
— В каком году вы последний раз встречались с Корнеем Логутом?
— В тридцать восьмом. Он работал тогда в тресте «Алданзолото». Логута беспокоила судьба ящика. Он говорил, что если ящик попадет в руки бывшего начальника штаба Соснина, то его — Логута— могут разоблачить и привлечь к ответственности. Чтобы не допустить этого, он принимал меры. Но какие — не знаю. Умер Логут в 1940 году.
— Когда вы познакомились с Евгением Лагутиным?
— В сорок восьмом году.
— Вы знали, что он сын Логута?
— Знал, поэтому я быстро с ним сошелся.
— Что вам рассказывал Евгений Лагутин о своем отце?
— Ничего. Но я догадывался, что он был хорошо осведомлен о прошлом Корнея и боялся разоблачения. Я пользовался этим, но Евгений Корнеевич был жаден и много не давал.
Листы дела 57 и 58.
— Гражданин Лагутин, узнаете вы эту шкатулку?
— Да. Я уже говорил: шкатулку взял у Бастырева вместе с ключом.
— Украли, хотите сказать?
— От Бастырева я принес ее домой, открыл и достал ключ. Шкатулку я тут же выбросил па улицу, в снег. Был буран, и ее замело. Шкатулку мать подобрала весной, и она осталась у нас. Этой весной я ее выставил в качестве приза для участников оленьих гонок.
— Вот анонимка, в которой Бастырев обвиняется в предательстве отряда Соснина. Подпись «Доброжелатель». По-вашему, кто писал анонимку?
— Не знаю.
— Знаете. Писали вы. Экспертиза подтвердила. Расскажите, как это было?
— Очень просто, отец попросил, я написал.
Листы дела 63, 64, 65 и другие.
— В каких отношениях вы, гражданин Лагутин, были со старовером Ошлыковым?
— Как заготовитель с охотником. Он сдавал пушнину. Я принимал.
— Вот этот кусок каната нашли на заготпункте ребята, которых вы обвинили в воровстве. Не объясните ли, как он попал к вам?
— Не знаю.
— Вы подтверждаете следующие показания Старкова? (см. лист дела 191).
— Нет.
— Я вам устрою очную ставку.
— Не надо.
— Хорошо. За два месяца — в феврале — марте — вы продали сто метров бостона. Это то, что нам удалось пока установить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53