..
Стоять внутри этой круговерти было неудобно, и, оглядевшись, я направился в угол.
— Да, здесь удобнее, — сказал мой спутник, догоняя меня. Его деревяшка, когда он шел, звонко постукивала о каменный пол. — Ну, а теперь давайте ваши шестьдесят копеек, —- протянул он руку. — Я бы вас и не беспокоил, да монет у меня в кармане не хватает.
Я несколько оторопел. В городе у незнакомых людей денег не просят. Да и в ауле. Да и вообще нигде. Но с другой стороны, ничего в этом нет такого уж страшного. Среди казахов встречаются подобные простые душой люди, что всех считают своими друзьями. Возьмут — так не полагают это за долг, дадут — так не ждут возврата. Такие, говорят, в стародавние времена случайному путнику, у которого пала какая-нибудь беспородная лошаденка, отдавали своего единственного аргамака, незнакомому гостю резали единственную овцу, которую для голопузых своих детей жалели, и преподносили ему на блюде ее голову. И посему я, потомок этих простодушных, добрых, щедрых кочевников, тоже не стал жадничать, полез в карман. К счастью, горсть у меня оказалась полной — медь вперемежку с серебром.
— Вот, берите сколько надо.
Мой спутник широко осклабился, обнажив желтеющие кривые зубы, и, напоминая мне курицу, клюющую просо, выбрал с ладони три двадцатикопеечные монеты.
— Достаточно, на бутылку красного хватит.
Надо же, какая глупость с моей стороны! Только теперь до меня дошел смысл этого слова — "согреться". Но пути отступать уже не было.
Парень с торжественным видом тут же застучал своей деревяшкой к прилавку и скоро вернулся, принеся пол-литровую бутылку дрянного вина.
—- Вот, мой господин!.. — улыбаясь, засуетился он. Вытащил из кармана большой четырехскладник с роговой ручкой, отогнул штопор и, ввинтив его в пробку, с хлопающим звуком открыл бутылку. — Чем богаты, тем и рады, на нет и суда нет. Пейте. В следующий раз я вас коньяком угощу.
Бутылка была холодная-прехолодная. Да была она и не чиста снаружи — не то соломенная труха налипла, не то пыль.
— А-а... к-как, прямо здесь? — спросил я, заикаясь. —- Не беспокойтесь, девчата свои, ругаться не будут.
— П-прямо вот здесь... вот так... вот так вдвоем?.. — сказал я, не находя нужных слов.
— Да уж оба из горлышка, — ответил мой собутыльник, угадав, что я хочу сказать. — Так-то пить вкуснее будет. Ну, пожелайте себе здоровья и пейте. Надо бы поскорее до дому добраться. Вечер, время, когда бабам подчиняемся. Да и детки, как говорится, есть.
"Пусть, — подумал я, не видя иного выхода, чтобы выбраться из капкана, в который сам себя и загнал. — Как будто никогда не пил такой дряни... — Я вытащил из кармана платок и вытер им горлышко бутылки. — "Полезно иногда и побеситься", сказал некогда Абай, мир его праху. Найдем в его словах опору и попробуем из горла... Ну, я пошел, будьте здоровы!" Вино оказалось настолько холодным, что заломило зубы. Меня хватило лишь на два глотка. Но тем не менее в следующее же мгновение по всему телу разлилось приятное тепло.
— Не спешите, выпейте, сколько вам нужно, — сказал мой собутыльник, когда я, решив, что двумя этими глотками исполнил свой долг, протянул ему бутылку. — Вы человек ученый, а наши слюнки... и-и... Наши остатки вам не след пить, — поцокал он языком, как недавно в трамвае, и покачал головой.
— Что за разговор?! — сказал я, по-прежнему протягивая ему бутылку. — Я кончил.
— О-ой, да что же вы... — Мой спутник совершенно искренне заволновался. — Вот что значит толк в слове не знать, не так скажешь... Мне и того хватит, что останется, вы хоть глоток еще сделайте!
— Холодное,— сказал я.
— А чего спешить? Давайте вот на батарею поставим, пусть отойдет немного.
То ли вино, принятое на голодный желудок, хоть и выпил-то я каплю, так подействовало на меня, то ли бесконечное добродушие этого парня, но я вдруг весь так и переполнился непонятным благодушием. В таких случаях даже люди, считающиеся серьезными и рассудительными, становятся легкомысленными, и самые большие умницы, что не скажут впустую ни слова, несут пустопорожнюю чепуху. В подобные минуты человек сочувствует всем и всякому, готов всех назвать другом и братом, всех, кто только подвернется под руку, обнимать и целовать. Поначалу я смутился, увидев, что парень превратно истолковал мое нежелание пить, но на лице его не было никакой обиды, и я успокоился. И теперь уже счел неловким стоять чем-то вроде этакого начальника-истукана, решил занять своего собутыльника разговором. Но человеку, который с самого начала ступил неправильно, трудно выправиться, и я лишь увяз еще больше.
— На какой войне вы сумели отдать эту ногу? — Более дурацкой шутки невозможно было и придумать, я понял это в то же мгновение, как сказал, но что же делать — слово вылетело.
— Э-э, последствия опьянения, — ответил мой спутник, и улыбка с его губ исчезла. — Только не от водки и не от вина опьянение... — Он, видимо, и сам не думал, что так быстро ответит на больной вопрос, и ему стало стыдно перед самим собой. Скулы его заострились еще больше, углы губ опустились, и без того сморщенный, в два пальца лоб его весь собрался мученическими складками — он за секунду как-то весь постарел. Только глубоко посаженные серые глаза почему-то по-прежнему смеялись, совершенно не соответствуя этому общему выражению лица.
Неожиданно, точно в моем мозгу распахнулась заржавленная дверца некоего архива, все мне вспомнилось в одно мгновение.
— Скажите, а как вас зовут? — Это была вторая ошибка, допущенная мною за последнюю минуту.
— Кошим, сказал мой спутник. Он!
2
Тогда я учился в университете на третьем курсе исторического факультета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141