К этому Петр и стремился.
Вошел начальник школы Рюхин. Петр встал, как положено, при появлении командира.
— Сиди, сиди,— совсем не по-уставному вымолвил Рюхин и уселся на скамью рядом с Петром.— Есть разговор.
Из казармы донеслась команда: «На поверку становись!» И тут же в дверь заглянул дневальный. Увидев начальника школы, вытянулся на пороге.
— Скажи помкомвзвода, что я задержал здесь командира отделения,— приказал Рюхин дневальному.
— Есть сказать помкомвзвода...— повторил дневальный и скрылся за дверью.
— Разговор вот какой,— проделжил Рюхин, когда дверь за дневальным закрылась.— Я знакомился с твоими документами. Ты работал на Прикамском кожевенном комбинате в должности директора по труду?
— Так точно,— ответил Петр.
— Не надо по форме,— поморщился Рюхин.— Разговор неофициальный... Так вот, парня двадцати одного года
директором редко ставят. Значит, есть голова на плечах. А потом в обкоме профсоюза. Ну, это не работа, а вот директор — другое дело. Я, к твоему сведению, тоже на гражданке работал директором по труду на лесокомбинате. И даже по соседству: ты в Уральской области, а я в Вятской. Можно сказать, рядом. А вот теперь, как видишь, командир Красной Армии...
Рюхин остановился, посмотрел на Петра пытливым, оценивающим взглядом и неожиданно спросил:
— А как ты думаешь, почему я сменил гражданку на военную службу? А?..— И почти сразу сам ответил на свой вопрос: — По двум причинам. Первая, она же основная. Впереди большая война. Полагаю, ты достаточно грамотен и умен, чтобы понимать — война неизбежна. Вопрос в сроках. Так вот, надо, чтобы в армии, в нашей Красной Армии были надежные, грамотные и умные командиры. Значит, такими, у кого есть масло в голове, нужно обеспечить в первую очередь кадры Красной Армии. У них,— Рюхин мотнул рукой, показывая куда-то за плечо,— у них, и на Востоке, и на Западе, отличные командиры. Там офицерство — привилегированная каста. Возьми хоть прусских юнкеров, хоть японских самураев. Там кадровое офицерство — отпрыски родовитых семейств, цвет нации. И к военной службе будущих офицеров готовят с детства. Военная служба там почетнейшая служба... Надо и нам непрестанно увеличивать число и повышать уровень наших красных командиров. Нет сейчас более важной задачи. Ты понял, к чему я это говорю?..
— Понял...— ответил Петр.
— Ну а вторая причина — это, так сказать, личная. Там, на гражданке, бестолковщины много. На каждом заводе невпроворот хозяев: и дирекция, и завком, и ячейка, и депутатская группа, и еще невесть что, а у семи нянек, как и положено, дитя без глазу. В армии больше порядка. Здесь каждый знает свой права и свои обязанности. Я знаю, кому я подчинен, и знаю, кто мне подчинен. А без этого не может быть порядка ни в каком деле. Ты понял, почему я все это тебе рассказываю?..
Петр промолчал, хотя давно уже сообразил, к чему ведет речь начальник школы.
— Потому рассказываю, что уверен, больше того, убежден — может из тебя получиться командир Красной Армии. Сам-то ты что об этом думаешь?
Петр сказал, что так вот сразу очень трудно ему ответить на этот вопрос.
— Правильно,— одобрил Рюхин.— Отвечать надо подумавши. Подумай. Я не тороплю. Сам избегаю опрометчивых решений. Времени впереди достаточно — целых два года... И учти, если покажется тебе, что я или еще кто из твоих начальников относятся к тебе излишне строго, так это лишь для того, чтобы вырастить из тебя командира.
Больше Рюхин к этому разговору не возвращался. Но Петр очень часто вспоминал неожиданную и необычную беседу с начальником школы.
Доводы помкомэска были убедительны, можно сказать, неопровержимы. Что такое офицерство в старой армии, Петр хорошо знал из классической литературы: образы многих, от Печорина до капитана Тушина, жили в памяти. И понятны были забота и тревога советского командира Рюхина. Только вот представить себя кадровым командиром Красной Армии Петр никак не мог. Он все еще жил в мирном мире, где созидательный труд рабочего, тем более инженера, был «главнее», нежели пусть трудная, пусть тоже непрерывная подготовка к будущей войне, которая неизвестно еще когда будет. И потому призыв помкомэска Рюхина пока не дошел до сердца Петра. Хотя он и понимал, что разговор был неспроста и для размышления срок ему отведен достаточный — два года, все чаще и чаще закрадывалось опасение, как бы не пришлось давать ответ ранее названного срока. Он-то не был готов к ответу, какого от него ждали...
А еще через некоторое время Петр привлек внимание комиссара эскадрона Яковенко. Комиссар и по внешнему облику, и по манере обращения был полной противоположностью начальнику школы: худощав и строен, обворожительно красив, с украинскими темными очами и щегольскими гусарскими усиками; в обращении был предельно вежлив, голоса никогда не повышал.
Комиссар вызвал Петра к себе сразу после обеда, пригласил сесть и, извинившись, что лишил его мертвого часа, поинтересовался, регулярно ли он читает газеты.
Петр ответил, что «Тревогу» (газета- ОКДВА — Особой Краснознаменной Дальневосточной армии) читает каждый день.
— Это очень хорошо,— одобрил комиссар,— а то, к сожалению, многие даже вполне интеллигентные люди, попав в наши хлопотные условия, забывают о книгах и газетах. Упрекнул одного, а он мне в ответ: «Конюшня вытесняет». Коня, конечно, положено любить и холить, но... надо совмещать. Вас я вызвал вот за каким делом...
Опять же, в отличие от начальника школы, комиссар ко всем независимо от должности и звания обращался на «вы»; на «ты» он был только с командиром эскадрона Долгопо-ленко, с которым вместе служил многие годы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130