Сами они всю жизнь свою воевали, и их война была посерьезней мировой, да и причина ее поважнее, чем убийство Фердинанда.
— Народе, думается, вздохнул, разделавшись с этим проклятым парнем,— говорит Бьяртур.
— Я ничего не могу об этом сказать,— отвечает Эйнар из Ундирхлида, но ведь кому какое дело до того, что я и мне подобные говорят о мировой истории. Он был, слыхать, королем в очень маленьком государстве,— я никак не могу запомнить, как оно называется. Не знаю, был ли он толковый парень,— мы, исландцы, не придаем значения королям, мы ценим только королей гор; все мы равны перед богом, и пока крестьянин называется самостоятельным человеком, а не слугой другого,— он сам себе король. Но Фердинанд, или как там его звали, все же был человеком, бедняга. И не годится христианам говорить о нем плохо. Человек всегда человек.
— Да и не все ли равно, что случилось с этим парнем и как его звали? — говорит Круси из Гили.— Но одного я никак не возьму в толк: чего ради им понадобилось начинать драку из-за этого проклятого Фердинанда.
— Ну и пусть их дерутся, дьяволы! — сказал Бьяртур.— И чем дольше, тем лучше. Теперь они посбавят спеси, когда хлебнут горя. Теперь они едят все; покупают, что им ни предложи. Все растет в цене. Скоро они начнут покупать у нас дерьмо. Ну, и пусть себе кромсают друг друга до тех пор, пока это приносит пользу другим народам. За границей людей достаточно, никто по ним плакать не будет.
— Ну, ведь иногда и за идеал воюют,— сказал в оправдание иностранцев Эйнар из Ундирхлида, которому всегда казалось, что Бьяртур выражается слишком сильно и в стихах и в прозе.— Бьяртур,— прибавил он,— ты старый поэт и должен знать, что где война — там идеал, хотя он, может быть, мало чего стоит в глазах людей, которым приходится думать о более важных делах.
— Идеал? — удивился Бьяртур непонятному слову.
— Я хочу сказать: смысл,— объяснил Эйнар.
— Ну, я никогда не слыхал, чтобы в наши дни в войне был какой-нибудь смысл,— сказал Бьяртур.— Дерутся только сумасшедшие. В древние времена — другое дело. Тогда викинги отправлялись в далекие страны, чтобы биться за красавицу, которую они считали цветком своей жизни. Но теперь этого нет. Теперь они дерутся не из-за чего-нибудь, а просто по глупости или из упрямства. Но, скажу, и глупость хороша, пока она кому-нибудь приносит пользу.
— По-моему, милый Бьяртур,— сказал Король гор,— нужно посмотреть на дело и с другой стороны. Такая мировая война — это не только благодать, не только, скажем, повышение цен на продукты, которые поставляют крестьяне. От войны — разруха, от нее беды великие в тех странах, где воюют. К примеру, на днях разрушили собор во Франции, большую великолепную церковь, она там стояла, может, больше ста лет.
— А по мне, пусть себе разрушают собор во Франции,— сказал Бьяртур и презрительно фыркнул.— Да сломай они, эти вояки, церковь в Редсмири, я бы и то не обиделся.
— Да, но, к сожалению, не только собор. Они, случается, и целые города сравнивают с землей. В Париже, в Лондоне много добра, и золота, и драгоценных камней, не говоря уж о прекрасных дворцах или библиотеках.
— Не мое это золото и не мои драгоценные камни,— сказал Бьнртур.— И дворцы не мои. А что касается библиотек, то ведь в пашой приходской библиотеке за последние десять лет завелись и черни,— тут никакой войны не нужно.
— А что ты скажешь о ценных статуях, которые разлетаются при обстреле города?
Статуи? Что за черт! Как будто ты когда-нибудь видел статуи!
Тут Король гор волей-неволей замолчал, он действительно никогда по настоящей статуи, да и никто из них не имел о них понятия. Правда, фру из Редсмири как-то о них рассказывала, да старшая дочь Тоурира из Гилтейги много лет тому назад купила маленькую фарфоровую собачку.
— Вот насчет фарфора...
— Я так считаю, что большой беды нет, если они крушат этот хлам. К чему он? Только дурачить и дразнить народ,— сказал Бьяртур, который не нуждался в фарфоре.— И мне ничуть не жаль людей, которые теперь пьют из простых мисок или эмалированных кружек. Я всю свою жизнь пользовался такой посудой, и вреда мне от этого не было.
— А по-моему,— сказал Тоурир из Гилтейги,— воюют все больше из-за того, чтобы всяким распутникам забираться в чужие страны и насиловать иностранных женщин. Слышал я от одного человека, который бывал за границей, что из всех ползающих по земле гадов никто так не гоняется за женщинами, как солдаты и генералы. Я наслышался таких историй об этой сволочи — иностранных солдатах и генералах, что повторять их язык не поворачивается, да и не поверит этому ни один человек в Исландии. У меня у самого три дочери. Я больше ничего не скажу, но за последнее время я часто благодарю судьбу за то, что сюда не пришли какие-нибудь французы или немцы — солдаты и всякие генералы, чтобы куражиться над нашими невинными дочерьми.
— Ну, женщины — они и без войны свое возьмут,— сказал Бьяртур.— Видел я их немало; и думается мне, что большинство женщин не прочь побаловаться. Никому не нравится правда, но от нее не уйдешь.
Тоурир из Гилтейги возразил, что это слишком уж грубо сказано. Бедные девушки! Он не без волнения думал о своих дочерях. Но что правда, то правда: если бы девушки могли устоять перед коварством и насилием, было бы куда лучше для них.
— Я не вижу большой разницы между коварством и насилием, раз цель одна и та же,— сказал Бьяртур.
Эйнар не принимал участия в беседе: его жена и единственная дочь умерли от чахотки, так что в его доме не могло быть и речи ни о коварстве, ни о насилии.
— Но,— сказал он, опять садясь на своего конька,— я согласен с Королем гор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168