ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
):
«Гуляя ночью с красивой женщиной, надо бы говорить совсем о другом. Или не говорить вообще».
«Мне интересно, когда ты говоришь о работе»,—ска-зала Розмари.
Друскат припомнил пирушку у паромщика, и то, как Ирена помогла ему завоевать альтенштайнцев, и как долго все это тянулось, и сколько ему досталось, и что убирать урожай помогали рабочие из города, ведь тогда, в начале шестидесятых годов, в деревнях не хватало техники и рабочей силы, а больше всего, пожалуй, того, что называется сознательностью. В альтенштайнском кооперативе кое-кто вообразил, что можно полностью устраниться от тяжелой работы, они возомнили себя на некоторое время эдакими социалистическими помещиками-феодалами, а рабочий класс считали вроде как преемниками довоенных жнецов. Но он, Друскат, вышиб из них эти замашки, примем, конечно, не обошлось и без скандала. Ему захотелось чуточку развеселить Розмари, и он рассказал ей о фрау Цизениц, потрясающей особе, которая вплоть до сегодняшнего дня осталась его закадычным недругом.
Однажды случилось вот что.
Была суббота — в свое время о выходном в субботу никто не помышлял, да и сейчас у крестьян такое выпадает далеко не всегда, — на альтенштайнскую площадь вырулил грузовик; он прибыл из Ретвица, с цементного завода, и сидели в нем примерно человек тридцать мужчин и женщин. Друскат вызвал их на уборку картофеля — каторжная работа по тем временам, ведь людям приходилось, согнувшись в три погибели, поспешать за прицепленным к плугу гребком, который широкой дугой отбрасывал в сторону картошку, камни и комья земли. Машина затормозила возле правления кооператива, и Друскат вышел встретить приезжих. Водитель вылез из кабины, разминая затекшие ноги, откинул борт, пассажиры начали выбираться из кузова. Друскат протягивал каждому руку, чтобы никто не упал. «Здравствуйте!» Работа предстояла грязная, каждый разыскал дома, самые что ни на есть истрепанные вещи, фантастическое старье. Октябрьское утро, туман, холод.
«Я велел вскипятить чайник, — сказал Друскат. — Заходите в дом».
Он провел их в комнату отдыха, вернее, в одно их тех голых, скудно обставленных помещений, украшенных цветными литографиями и посему именуемых клубами.
Висевший напротив двери транспарант сообщал: «Село и город — рука об руку». Люди из Ретвица, зажав в окоченевших ладонях горячие кружки, скоро допили чай, бригадир бросил в пепельницу окурок и сказал:
«Ну что ж, пошли, посоревнуемся с альтенштайнцами за корзины, мешки и секунды», — или что-то в этом роде.
В этот момент Друскат взглянул в окно и, как назло, обнаружил, что благородное состязание находится под угрозой. Дело в том, что альтенштайнские крестьянки — во всяком случае, большинство из них — собрались в город. Оживленно переговариваясь, они сгрудились на автобусной остановке, целая дюжина, а то и больше, по-праздничному разодетые, на плечах меховые воротники, даже целые лисьи шкуры с хвостом и головой, поверх пучков шляпки, в руках корзины и сумки — собрались, значит, в обычное субботнее турне по магазинам и в парикмахерскую, точно на полях делать нечего.
Прямо кулаки чешутся — Друскат и впрямь треснул кулаком по столу, ретвицкие только и успели сказать «пуну», а он уже вскочил, нахлобучил на голову засаленную шапку, хлопнул дверью и огромными скачками побежал через площадь к остановке. Крестьянки опасливо сбились в кучу, и только одна из них, «корова-заводила», как ехидно прозвал ее Друскат, короткошеяя Цизениц, стояла впереди, отдельно от всех, расставив толстые, похожие на пеньки ноги. Она упрямо глядела на Друската, держа перед животом, как щит, хозяйственную сумку.
Друскат сердито погрозил пальцем и крикнул, что письменно объявлял и в личных беседах просил в эту субботу выйти в поле. Даже через общинного курьера ежедневно оповещал, что в разгар страды эти окаянные выезды в город нужно отложить. Разве не так? Цизенициха воинственно задрала подбородок и подняла брови — глазки ее почти скрылись в жирных щеках — и пронзительным голосом заявила: кому, дескать, охота картошки," пусть изволит ее выбирать, городским не вредно разок прочувствовать, как тяжел крестьянский труд, миновало то времечко, когда женщин в деревнях угнетали, им, мол, и без того досталось, пока с собственными мужиками совладали, теперь никому не след терпеть издевательства председателя, они едут в город, и баста. Голос у нее сорвался, а когда она под конец крикнула, что они-де никому не позволят
лишить себя своих завоеваний, крестьянки хором поддакнули.
В этот момент подъехал рейсовый автобус, дверь открылась, двое односельчанок услужливо подхватили толстуху Цизениц под руки, чтобы помочь ей взгромоздиться на подножку, следом собирались взять штурмом узкую дверь и остальные. Но Друскат опередил их и, сделав гигантский прыжок, блокировал дверь.
«Марш на картошку, — заорал он, растопырив руки. Потом гаркнул шоферу: — Трогай!»
Для полноты картины не хватало только пригрозить Пистолетом — перепуганный водитель повиновался, должно быть, видал подобные сцены в гангстерских фильмах; он быстро включил скорость, автобус тронулся, Друскат соскочил с подножки и увидел, как женщины, причитая и жалуясь, некоторое время пытались догнать удаляющийся автобус, увидел подпрыгивающие шляпки и развевающиеся пальто. Он стоял на площади, чуть согнув ноги в коленях, уперев руки в бедра, и рычал от смеха.
Цизенициха наконец остановилась, повернулась к Друскату и подняла кулак: я этого так не оставлю! Угрозы он не испугался, потому что из окон комнаты отдыха высунулись представители ретвицкого рабочего класса, смехом и аплодисментами выражая ему свое одобрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
«Гуляя ночью с красивой женщиной, надо бы говорить совсем о другом. Или не говорить вообще».
«Мне интересно, когда ты говоришь о работе»,—ска-зала Розмари.
Друскат припомнил пирушку у паромщика, и то, как Ирена помогла ему завоевать альтенштайнцев, и как долго все это тянулось, и сколько ему досталось, и что убирать урожай помогали рабочие из города, ведь тогда, в начале шестидесятых годов, в деревнях не хватало техники и рабочей силы, а больше всего, пожалуй, того, что называется сознательностью. В альтенштайнском кооперативе кое-кто вообразил, что можно полностью устраниться от тяжелой работы, они возомнили себя на некоторое время эдакими социалистическими помещиками-феодалами, а рабочий класс считали вроде как преемниками довоенных жнецов. Но он, Друскат, вышиб из них эти замашки, примем, конечно, не обошлось и без скандала. Ему захотелось чуточку развеселить Розмари, и он рассказал ей о фрау Цизениц, потрясающей особе, которая вплоть до сегодняшнего дня осталась его закадычным недругом.
Однажды случилось вот что.
Была суббота — в свое время о выходном в субботу никто не помышлял, да и сейчас у крестьян такое выпадает далеко не всегда, — на альтенштайнскую площадь вырулил грузовик; он прибыл из Ретвица, с цементного завода, и сидели в нем примерно человек тридцать мужчин и женщин. Друскат вызвал их на уборку картофеля — каторжная работа по тем временам, ведь людям приходилось, согнувшись в три погибели, поспешать за прицепленным к плугу гребком, который широкой дугой отбрасывал в сторону картошку, камни и комья земли. Машина затормозила возле правления кооператива, и Друскат вышел встретить приезжих. Водитель вылез из кабины, разминая затекшие ноги, откинул борт, пассажиры начали выбираться из кузова. Друскат протягивал каждому руку, чтобы никто не упал. «Здравствуйте!» Работа предстояла грязная, каждый разыскал дома, самые что ни на есть истрепанные вещи, фантастическое старье. Октябрьское утро, туман, холод.
«Я велел вскипятить чайник, — сказал Друскат. — Заходите в дом».
Он провел их в комнату отдыха, вернее, в одно их тех голых, скудно обставленных помещений, украшенных цветными литографиями и посему именуемых клубами.
Висевший напротив двери транспарант сообщал: «Село и город — рука об руку». Люди из Ретвица, зажав в окоченевших ладонях горячие кружки, скоро допили чай, бригадир бросил в пепельницу окурок и сказал:
«Ну что ж, пошли, посоревнуемся с альтенштайнцами за корзины, мешки и секунды», — или что-то в этом роде.
В этот момент Друскат взглянул в окно и, как назло, обнаружил, что благородное состязание находится под угрозой. Дело в том, что альтенштайнские крестьянки — во всяком случае, большинство из них — собрались в город. Оживленно переговариваясь, они сгрудились на автобусной остановке, целая дюжина, а то и больше, по-праздничному разодетые, на плечах меховые воротники, даже целые лисьи шкуры с хвостом и головой, поверх пучков шляпки, в руках корзины и сумки — собрались, значит, в обычное субботнее турне по магазинам и в парикмахерскую, точно на полях делать нечего.
Прямо кулаки чешутся — Друскат и впрямь треснул кулаком по столу, ретвицкие только и успели сказать «пуну», а он уже вскочил, нахлобучил на голову засаленную шапку, хлопнул дверью и огромными скачками побежал через площадь к остановке. Крестьянки опасливо сбились в кучу, и только одна из них, «корова-заводила», как ехидно прозвал ее Друскат, короткошеяя Цизениц, стояла впереди, отдельно от всех, расставив толстые, похожие на пеньки ноги. Она упрямо глядела на Друската, держа перед животом, как щит, хозяйственную сумку.
Друскат сердито погрозил пальцем и крикнул, что письменно объявлял и в личных беседах просил в эту субботу выйти в поле. Даже через общинного курьера ежедневно оповещал, что в разгар страды эти окаянные выезды в город нужно отложить. Разве не так? Цизенициха воинственно задрала подбородок и подняла брови — глазки ее почти скрылись в жирных щеках — и пронзительным голосом заявила: кому, дескать, охота картошки," пусть изволит ее выбирать, городским не вредно разок прочувствовать, как тяжел крестьянский труд, миновало то времечко, когда женщин в деревнях угнетали, им, мол, и без того досталось, пока с собственными мужиками совладали, теперь никому не след терпеть издевательства председателя, они едут в город, и баста. Голос у нее сорвался, а когда она под конец крикнула, что они-де никому не позволят
лишить себя своих завоеваний, крестьянки хором поддакнули.
В этот момент подъехал рейсовый автобус, дверь открылась, двое односельчанок услужливо подхватили толстуху Цизениц под руки, чтобы помочь ей взгромоздиться на подножку, следом собирались взять штурмом узкую дверь и остальные. Но Друскат опередил их и, сделав гигантский прыжок, блокировал дверь.
«Марш на картошку, — заорал он, растопырив руки. Потом гаркнул шоферу: — Трогай!»
Для полноты картины не хватало только пригрозить Пистолетом — перепуганный водитель повиновался, должно быть, видал подобные сцены в гангстерских фильмах; он быстро включил скорость, автобус тронулся, Друскат соскочил с подножки и увидел, как женщины, причитая и жалуясь, некоторое время пытались догнать удаляющийся автобус, увидел подпрыгивающие шляпки и развевающиеся пальто. Он стоял на площади, чуть согнув ноги в коленях, уперев руки в бедра, и рычал от смеха.
Цизенициха наконец остановилась, повернулась к Друскату и подняла кулак: я этого так не оставлю! Угрозы он не испугался, потому что из окон комнаты отдыха высунулись представители ретвицкого рабочего класса, смехом и аплодисментами выражая ему свое одобрение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117