— приложил руку к сердцу и отвесил глубокий поклон, потом, смеясь, запрокинул голову и крикнул, стараясь перекрыть грохот:
«Засим твой муж просит прощения. Я у него ходатай. Хильда, поверь, Макс заслуживает снисхождения».
«Он его получит! Но только если вы немедленно прекратите грохот», — воскликнула Хильда.
Макс тут же махнул рукой:
«Шабаш!»
Компания с топотом ввалилась в дом.
Что Хильде оставалось? У нее весь день был расписан, сон ей необходим, она терпеть не могла, когда порядок нарушался, когда Макс по ночам приводил в дом гостей, когда они шумели и спорили, когда он грубо и бесцеремонно мешал ей спать, а наутро прибавлял работы вдвое. Но сейчас Макс всей душой, притом столь необычайным способом, хотел загладить свою вину, и Даниэль просил за него.
«Мужчины порой как дети, — подумала Хильда, — обязательно им надо посвоевольничать».
Она оделась, торопливо пригладила волосы и со вздохом вышла из спальни.
Из комнаты для гостей выглянула Аня, и мальчик с растрепанными волосами тоже вышел на лестничную клетку.
«Что случилось?»
«Ничего, три часа утра, спите вы, ради бога!»
Положив руку на перила, оца медленно спускалась по лестнице. Внизу с распростертыми объятиями ждал Макс. Даниэль смущенно ухмылялся, а Макс, наверно, считал, что его собственное лицо сияет неотразимой улыбкой победителя. Но в скучном свете утра эта улыбка показалась Хильде скорее глуповатой: глаза отекли, волосы взъерошены — он стоял перед ней, горя желанием заключить ее в объятия, и бормотал:
«Хильдхен, лапочка, любимая, ну что ты скажешь?»
Господи, да что говорить?! Хильда покорно стерпела медвежьи объятия и сочный поцелуй. От Макса несло табаком и шнапсом, и она с трудом подавила отвращение.
«Ладно, Макс, — наконец проговорила она, — я сварю вам кофе. Прошу...»
Она отворила гостям дверь в комнату, прикидываясь, будто не замечает заляпанных грязью сапог. Она знала, сейчас отделают ковер, прожгут сигаретами обивку, но улыбалась, хотя и вы'мученно, или, может, не подавала виду, так как среди гостей находился Даниэль.
«Поможешь мне?»
«С удовольствием».
Даниэль отнес в комнату посуду, смолол кофе, потом придвинул к кухонному столу табуретку и сидел рядом с Хильдой, пока не закипела вода в кофейнике.
За стеной шумели гости.
«Кто сказал, что нет шнапса?» — кричал Макс.
В кофейнике пела вода. Должно быть, они с Даниэлем говорили совсем недолго, каких-то пару минут.
Даниэль вроде и казался трезвым, но говорил слова, которые в других обстоятельствах, вероятно, не сказал бы, а может, она сама подзадорила его. Только чем? Хильда стояла, прислонясь к умывальнику, и смотрела на Даниэля, как он молча сидит и не сводит с нее горящих глаз и странно улыбается.
Она сказала просто так — нельзя же, чтобы на тебя глазели:
«Расскажи что-нибудь».
«Хочешь знать, кап было в трактире?»
Она отрицательно покачала головой:
«Когда я была маленькая, помню, часто приставала к матери: расскажи что-нибудь о прежних временах».
«Рассказать о прежнем? В самом деле?»
«Ну конечно».
«Один мужчина любил одну девушку, давно-давно. Мужчина был очень молод, девушка тоже, а любил он ее так, как, наверно, можно любить только в юности, без оговорок и без оглядки, не думая больше ни о чем: ни о том, что ходит он в лохмотьях, и что тяжко трудится, и что нережил в этой деревне страшное, — все стерлось, мир прекрасен, каждый день хорош, каждый час — ожидание любви».
Кажется, это называется флирт — холодная, ни к чему не обязывающая игра чувствами и ничего не значащими словами; почти каждая женщина владеет ею. Хильде тоже вздумалось было поиграть, и она спросила:
«Он так сильно ее любил?» — и почувствовала, как ёкнуло сердце.
Он, помедлив, кивнул. То, что он рассказывал, могло относиться и к нему самому, и к другому человеку:
«И вдруг ни с того ни с сего все кончилось, словно ножом отрезали».
«Почему, Даниэль?»
«Нашим детям уже не понять этой истории. Она была дочь первого богача в деревне, а он батрак. В один пре-
красный день его послали в партшколу, а по возвращении пришлось взять на себя заботу о покинутой усадьбе. Тогда кое-кто из крестьян подался на Запад — помнишь? — а землю надо было обрабатывать, тоже задачка для парня. Но она... — Он медленно покачивал головой. — У нее духу не хватило ради любви к нему оставить уютный родительский дом, она ведь была наследница, если хочешь знать. Через пару лет тоже вступила в кооператив». — Он засмеялся. Как ей показалось, чуть насмешливо.
«Даниэль!»
«Да?»
«Если он вправду так ее любил, почему не пошел в зятья? »
«Попасть в зависимость от старика?» — Друскат помотал головой.
«Что же с ними стало?»
Он пристально посмотрел на нее, легонько вздохнул и наконец сказал:
«Девушка скоро вышла замуж, причем надо же — за друга молодого человека. Сам он тоже женился, только жена рано умерла. В конце концов он решил: мужчине нужно нечто большее для счастья, чем любовь женщин. Можно любить работу, борьбу, успех, да мало ли что еще. И он научился вновь и вновь начинать с начала, в двадцать, в тридцать и в сорок тоже, все можно начать с начала, Хильда, так остаются молодыми».
«Он хоть изредка вспоминал о ней?»
«Научился вскоре проходить мимо, кивнув или махнув издалека рукой, небрежно, ни о чем не вспоминая и ничего не чувствуя».
Он рассказывал все это как где-то услышанное, рассказывал с улыбкой и легкой иронией: боже мой, до чего банальная история! Друскат даже продемонстрировал ей, как тот мужчина махал рукой через улицу: привет! И вдруг спросил:
«С тобой было так же?»
Она испугалась, не желая, чтобы все стало серьезно, чтобы он узнал о ней слишком много, и вдруг услышала свой голос:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117