Вернувшись домой, Поль совсем забыл, что уже поздно. Он придвинул стул к столу, достал пачку желтоватой бумаги и заточил несколько карандашей. Теперь он жалел, что не повидался с братом раньше. Из впечатлений о Мариусе, из собственных воспоминаний, из того, что он с детства знал о той провинции, где жил, и об окружающих провинциях, вдруг стала вырисовываться тема его новой книги. Ее контуры сделались такими четкими, что карандаш Поля, не останавливаясь, двигался по бумаге до трех утра. Поль не думал над отдельными фразами, он набрасывал план всего романа. Никогда еще ему не удавалось так полно представить себе задуманную работу. Весь материал, все образы уже ждали в глубине его сознания, это были проклятые вопросы, мучившие его всю жизнь, только теперь он сумел от них освободиться. Теперь Поль смотрел на эти проблемы как на чьи-то чужие, с жалостью, даже с нежностью, но видел их отчетливо и ясно. Наброски сцен, которые ему предстояло разработать, появляясь из какого-то уголка его мозга, с неумолимой логикой выстраивались один за другим. Поль взял десять страниц, исписанных небрежным почерком, и, перечитывая их, понял, что все, о чем он пишет, хранилось у него в памяти с прозрачной ясностью, словно отражение в чистой воде.
Он оторвался от бумаг и лег спать. Несколько минут лежал, разглядывая на потолке пятно света от уличного фонаря. Он старался трезво рассчитать, каким временем располагает для осуществления своего замысла. Если ни на что не отвлекаться, можно написать роман за шесть месяцев. Если поступить на работу, понадобится не меньше года. Денег у него хватит до конца сентября, значит, два месяца можно спокойно писать. Поль подумал о Хетер и о своем обещании как можно скорее найти работу. Но роман неумолимо требовал переступить через это. Хетер его поймет. Решено, до конца сентября он будет работать здесь, в этой комнате, за машинкой.
И вдруг Поль саркастически рассмеялся в темноте. Он совсем забыл о войне, неизбежность которой заставила его самонадеянно жениться на Хетер Метьюн. Даже в Монреале очень многие, по-видимому, не сомневались, что война начнется этой осенью. Не подвластный расчетам инстинкт толпы, независимо от всех рассуждений, куда вернее, чем мозг иного гения, угадывал, что война приближается, угадывал так же точно, как стая птиц чует приближение дождя. И толпа сознавала, что Канада примет участие в войне с самого начала. В некоторых журналах предсказывали, что Англия на этот раз останется в стороне. Поль был уверен, что не останется. Но пока война не началась, внешне в Канаде ничего не изменится. И может быть — трудно себе представить, но вполне возможно,-— ему удастся уложиться в оставшийся срок.
Поль повернулся на бок и заснул.
На следующее утро он проснулся, снедаемый страстным нетерпением сесть за работу,— такого с ним еще не бывало. Он принялся писать сразу после завтрака и работал до часу. Потом, после ленча, сидел за столом до пяти. До семи поспал, быстро поужинал и вышел на час пройтись. И работал до часу ночи. День за днем распорядок этот сохранялся, и к концу первой недели августа на импровизированном письменном столе Поля уже лежало сто отредактированных страниц, а чуть ли не пятьсот он выкинул в корзину. Уверенность, с какой он набрасывал план романа, не покидала его и сейчас. Подробности отдельных сцен постоянно были у него перед глазами, будили по ночам и заставляли лежать?- вглядываясь в пятно света на потолке. Он слышал, как разговаривают его герои, узнавал их голоса. Ритм романа, казалось, пульсирует в крови.
Рожденный и отринутый обществом, которое он изображал, постепенно научившийся на свой лад принимать его, Поль чувствовал, что наконец начинает постигать свойственную этому обществу гармонию. Исследуя его характер и поведение, он, казалось, про щупывал корнь^, на которых зиждется страна. Полю ни разу в жизни не случалось наблюдать, чтобы акгло-канадец и франко-канадец испытывали неприязнь друг к другу, находясь с глазу на глаз. Их взаимная нелюбовь проистекала из враждебного отношения к нации, взятой в целом. Именно эти две национальные группировки, каждая бережно хранящая свою легенду о себе, делали Канаду такой, какая она есть,— страной, чья история не запятнана преступлениями, страной удивительно простодушной, не знающей пока откровенной жестокости, на редкость бесхитростной в своих попытках следовать здравому смыслу; упорно, словно ребенок, стремящейся поступать правильно, страной молчаливой, понимающей, что другие государства и знать не хотят, что у нее на уме, страной, на которую можно положиться,— умелой, гордой, на чьих бескрайних просторах две нации одинаково лелеют воспоминания, каждая о своем прошлом.
46
Растянувшись на твердом песке пляжа в Кеннебэнк-порте, Хетер смотрела, как на берег накатывают волны. Сквозь темные очки она следила, как они выгибаются дугой, сверкая в лучах уже низкого солнца, разбиваются о берег и убегают назад, сливаясь со следующей вздымающейся волной. В воздухе стоял слабый шум, как в морской раковине, если поднести ее к уху. Солнце плотно прижимало Хетер к песку, приятно жгло кожу и усиливало ощущение счастья, оно переливалось через край, и Хетер даже побаивалась, не слишком ли это заметно. Завтра она уедет домой к Полю. Интересно, как ему понравится ее загар? Спина, руки, ноги коричневые, а все тело белое, словно молоко. Завтра его взгляд снова будет ласкать ее.
Из его писем Хетер знала, что работы он не нашел, что он пишет книгу, и дело идет успешно. Ее это радовало. Неразумно отрываться от книги, чтобы искать работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162