Не было никого, только скотина, да работа на ферме, да книги, да еще собственное богатырское здоровье, позволявшее управляться с делами, как молодому. Ы^есяцами Ярдли прикидывал, как бы внушить дочери все, что он думает, но письма к ней не получались. Вот он и спешил сейчас изложить ей свои мысли.
— Все это хорошо, то, что ты рассказываешь про Метьюнов. Я рад это слышать. Но, боже мой, Дженит, ведь ты еще женщина в соку, совсем молодая... А они все старики. И Дафна с Хетер не их собственность. Люди не могут быть чьей-то собственностью. Все только силятся доказать, что могут, вот в мире и творится из-за этого всякая чепуха.
У Дженит на переносице появилась суровая морщинка.
— Отец, сможешь ли ты когда-нибудь уяснить, что не все люди такие, как матросы и фермеры, с кем ты прожил всю жизнь?
— Не такая уж большая между ними разница,— возразил Ярдли упрямо.— Если на то пошло, я думаю, люди и от животных не слишком-то отличаются. Ведь даже самые дикие звери бывают одинокими. Иной раз я думаю, мы много в чем просто подражаем животным. Само собой, мы подражаем им, когда охотимся и...
Дженит нервно засмеялась.
— Отец, будь это не ты, а кто-то другой, я бы... Ты просто бредишь!
Ярдли показалось, что она не слышала ни слова из того, что он говорил. Он еще постоял, глядя в окно и страшась появления солдат. Будь Харви жив, он уже стал бы майором, а то и подполковником. И возвращался бы домой, шагая во главе своего батальона, ^Аонреапъ — город, где он вырос. Его возвращение превратилось бы в событие, ведь газеты неравнодушны к старым монреальским семьям,
— А Дафна и Хетер? Где они встречают парад?
— Они на улице с другими школьницами, Дженит даже не сделала попытки хотя бы рукой
показать отцу, где девочки. Ярдли и не ждал, что ему удастся повидать внучек до возвращения на ферму, Теперь трубы звучали еще громче, и он увидел, что толпа встречающих зашевелилась.
Поль, как и остальные сто пятьдесят учеников его школы, стоял у края тротуара на улице Шербрук, где им было отведено место рядом с трибуной. Старшие мальчики были в кадетской форме и держали в руках винтовки «Лн-Энфилд». Они стояли по команде «вольно», нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, то и дело слышалось позвякивание смазанного маслом металла, это они щелкали затворами винтовок и заглядывали в ствол. Мальчишки очень важничали, ведь они занимали лучшие места впереди толпы. Поль стоял в конце шеренги младших школьников, выстроившихся за кадетами, На голове у него была форменная шапочка с острым верхом и с золотой эмблемой школы Фробишер. Поль был в синей курточке с полосками цвета школьного знамени, в форменном галстуке, в коротких штанах и ничем не отличался от своих сверстников, стоявших рядом.
Все они утром приехали из-за города смотреть парад, а накануне их собрал директор школы и прочел лекцию о том, что возвращение войск с войны празднуется издавна, еще со времен римлян. Девяносто два бывших ученика школы погибли на фронте. Прошлой осенью извещения о погибших приходили в школу каждую неделю три месяца подряд, и каждый раз мальчиков собирали, директор скорбно оглашал фамилию убитого, рассказывал, как он учился, как показал себя в армии, припоминал какой-нибудь связанный с ним случай, например, как он забил гол в хоккейном матче с командой Бишопского колледжа, как хорошо бегал, играя в футбол, или какую получил награду за успехи в ученье. Однажды директор зачитал личное письмо от генерала сэра Артура Карри об одном из бывших учеников школы. После того как оглашалась фамилия павшего, все школьники склоняли головы для краткой молитвы, потом вытягивались по стойке смирно и пели «Боже, храни короля», глядя на портрет короля Георга, обрамленный английским флагом «Юнион Джек», и кося глаза на большую групповую фотографию, тоже висевшую за кафедрой. На фотографии был представлен совет попечителей школы — сэр Руперт Айронс в окружении Чизлетта, Мастермана и Макинтоша.
Стоявшие сейчас рядом с Полем веснушчатый мальчик по фамилии Фрейзер и светловолосый Энд-рюс спорили о своих старших братьях:
— Мой брат заколол штыком трех немцев!— хвастался Фрейзер.— Это потруднее, чем стрелять по ним с аэроплана.
— Так он в пехоте всего-то!— протянул Эндрюс.— Пехота давно устарела!
— А вот и нет! Мой брат сказал, если бы война не кончилась, так пехота применила бы такое средство, о каком никто сроду не слыхал. Наши бы сидели в своих окопах далеко-далеко от немцев и поливали бы их жидким огнем. А с аэроплана жидкий огонь не направишь!
— Ерунда! Мой брат говорит, аэропланы уже были наготове и могли бы пускать лучи и все такое. Наши летали бы над городами, нажимали на кнопки, и немцев на земле сразу бы разрывало на куски, вот что он говорит.
— У пехоты тоже могут быть лучи.
— Бьюсь об заклад, пехоте лучей не доверят.
— Все равно,— упорствовал Фрейзер,— убивать немцев штыком трудней, чем с аэроплана. И главный сержант Кроучер так говорит.
— С чего ты взял, что твой брат кого-то убивал штыком? Хорошие солдаты, когда убивают, не хвастаются. Они бьют врагов и не болтают об этом.
— А брат и не болтал. Это мне главный сержант Кроучер сказал. Ясно тебе?
— Все равно. Хорошие солдаты не болтают,— упорствовал Эндрюс. Он повернулся к Полю.— Правда ведь, настоящие солдаты зря языком не треплют?
— А ему-то откуда знать? У него нет брата в армии!
— А вот и есть!—ответил Поль.
Звуки труб раздавались в начале улицы, и по ожидающей толпе прокатился шумок, как будто зашелестела под ветром листва. Поль услышал, что главный сержант Кроучер громогласно отдает приказ кадетам встать вольно, потом смирно, потом снова вольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162