Вечно получалось так, что актуальную колонку в последнюю минуту приходилось менять. Но сейчас в редакции работа еще не кончилась, оснований для паники не было. Смываться втихомолку никому нужды не будет, разыгрывать что-то, на кого-то оглядываться. Никогда между ними этого не было, они все говорили друг другу напрямик.
— Можешь меня на куски разорвать, старик,— сказал в конце концов Король.— Для меня все это загадка. Сын не раз знакомил меня кое с кем из своих красавиц, но твое описание и все прочее не подходит ни к одной.
— Франкенберг говорит, что у нее был платок на голове,— резко вставил старик, допил остатки холодного кофе, встряхнулся.— Какое ко всему этому имеет отношение твой сын?
У него сложилось весьма неблагоприятное мнение об этом молодом человеке, который едва словечко ронял, приходя в редакцию, и, даже поднимаясь по лестнице, читал газету — как Франкенберг.
— Гоп-ля! — подбадривал таких людей Флемминг, когда они спотыкались.— Лучше, чтоб статья слетела, чем ты с лестницы.
А последний раз под Новый год он советовал кое-кому из сотрудников ползком ползти по лестнице к Королю.
— Быстрее и по служебной лестнице взлетите!
В его глазах не только Франкенберг был честолюбцем и карьеристом.
— Франкенберг, а может, и твой сын скажут тебе, что та женщина так, мол, и так выглядит, что она такая, мол, и такая — как тебе того хочется,— издевался старик.— По требованию: уродина и старушенция, для молодых искусников это проблемы не составит.
Забавно было видеть, как старик при этом ворочал глазами и передразнивал жесты, манеру говорить, беспомощность и оторванность от жизни этих «философов». Преувеличения Король разрешал, сомнения считал уместными, иной раз истина могла даже пасть жертвой, если они давали полную волю своему темпераменту. Флемминг еще раз описал утреннюю сцену, когда Франкенберг с молодой женщиной вносили коляску.
— Газету зажал под мышкой, глаза прищурил, ох, дружище!
Король со смехом возразил:
— Такими уж они стали. И несмотря на это — наши люди.
То немногое, что он знал о своем сыне, он никому не рассказывал: затворник, комнатка у хозяйки, книг навалом, студент-заочник^ хотя уже окончил два факультета.
— Он даже танцевать не умеет, даже фокстрот,—
ввернул Флемминг, имея в виду Франкенберга.— Не курит, не пьет, хочет стать шефом. А за сыном пригляди!
Король несколько напряженно откинулся на спинку стула, пожал плечами. Он неохотно говорил со стариком о своих семейных делах, а Томас был самой болевой точкой. Лучше уж он в бог знает какой раз рассмотрит с Флеммингом вопрос о том, изменил бы выстрел с лодки ход истории к лучшему или нет.
— Если отвлечься от меня, тебя и твоих рассуждений, всех и всяческих теорий...— ударялись они частенько в воспоминания. Но сегодня этого не произошло.
Явился Франкенберг, требуя у шефа еще какое-fb решение, по возможности категорическое «да», и дружески заверил:
— У меня родилась идея на завтра, на пятую полосу, надеюсь справиться за ночь.
24
Когда Король и Флемминг шагали по коридору, один с трубкой в зубах, другой с сигаретой, было видно, что они друг с другом накоротке. Янина пыталась еще в последнюю минуту передать Королю рецензию на спектакль, Вереска с нетерпением ждал в приемной, автор тоже; бледный, бородатый, непоседливый, он преградил дорогу старику Флеммчнгу, приняв его за шефа, и учтиво, но многословно стал говорить о своей пьесе, пока Янина не дернула его за пиджак и не объяснила:
— Король — другой.
Так они и улизнули, пройдя по коридору и спустившись по задней лестнице, но их все-таки догнала Маргот Кнопф, которая наконец и совершенно серьезно хотела знать, какое отношение имеет Король к ребенку.
— Маргот! — Король остановился и, повернувшись к ней с улыбкой, глянул на нее.— Я не меньше рад был бы, если бы имел к нему еще большее отношение, чем и без того имею.
От этой молодой женщины, целый день заботившейся о младенце, не спрячешься. Флемминг отошел в сторону. Он знал о ее отваге в трудные годы, когда Король работал на заводе, а Марианна, его первая жена, развелась с ним и не разрешала ему видеться с сыном. Она не отдавала ему ни книг, ни записей, ни тетрадей, большинство друзей и членов его парторганизации знать его не желали, к ним было не достучаться. В ту пору Маргот поселила его в хибаре у реки, достала ему нужную литературу и самое необходимое, восстановила против себя мужа и собственных детей —ничего не ждала, ни на что не надеялась и тем более ничего не требовала, когда его направили в газету,
— Я тебе все объясню,— сказал Король и отвел ее в сторонку.— Ребенка моего сына возьму к себе пока что я.
Они бродили с Флеммингом по городу, словно бы без заранее продуманного маршрута, без всякой цели. Неподалеку от моста через Хафель стоял огромный дом-новостройка, светлые стены, десять этажей, десять подъездов, балконы и два-три цветочных ящика —произвольные цветовые пятна,— там и сям украшения из кованого железа, деревянные обшивки, хотя всякие изменения на фасаде дома были запрещены. Старик показал на один из балконов первого этажа с многокрасочной фреской — сосны, березы, цветущие луга и озеро с пароходом, на котором стар и млад, все нарядно одетые, столпились у поручней.
— Как тебе нравится? — спросил Флеммииг и сразу же сам ответил: —Таково было пожелание, хозяин квартиры — бывший водолаз, а теперь он с трудом дышит. Я нарисовал ему картину пеструю и развеселую.
Король в изумлении остановился и только теперь внимательно пригляделся к картине. От Флемминга всегда можно было ждать всяких неожиданностей, иной раз только значительно позже выяснялось, каков был его истинный замысел
— Такие картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91