— И народ ваш, очевидно, доверяет вам свою судьбу,— продолжал он.— Поэтому мы просим воспринять совет наш должным образом.
Молла Абдурахман проехался на своем красавце коне мимо околдовавшего его дома и раз, и два, и три... И когда он уже совсем потерял надежду, из ближайшего переулка вынырнула и предстала перед ним женская фигура, лицо которой было скрыто чадрой.
— Госпо-дина понимает по-иранская язык? — услышал молла Абдурахман голос, который явно принадлежал женщине зрелых лет, к тому же с большим трудом выговаривавшей слова избранного языка.
— Я понимаю,— растерянно ответил молодой человек.— А еще я говорю по-туркменски, по-бухарски... Знаю и афганский язык...
— Афганский! — радостно воскликнула скрывающаяся за паранджой незнакомка и перешла на свой родной язык: — Если у господина такое же прекрасное сердце, как его голос, тогда он вечером окажется на этом же месте с двумя запасными лошадьми... Можно сюда явиться и с друзьями, но только чтобы они не шумели...
И незнакомка в парандже сейчас же юркнула еще в один кривой переулок, которого молодой человек до этого и не приметил...
Гараоглан-хан и не предполагал, что ему доведется исполнять в шутку сказанное слово. Но тем не менее, как только в лагере туркменских воинов стали гаснуть вечерние костры, он сам, Сердар и молла Абдурахман, ведя в поводу двух запасных коней, покинули свой отходивший ко сну лагерь и углубились в узкие улочки Мешхеда.
— Как удается находить тебе дорогу, молла, в этой кромешной темноте? — проворчал Сердар.
— Мы не заблудимся. Его не глаза, а сердце ведет,— сказал Гараоглан-хан, с великой радостью узнавая в своей душе что-то давно-давно забытое, а ныне вдруг явившееся...
Мешхед укладывался спать рано, тем более теперь, когда весь город был наполнен разноплеменными войсками и обитатели Мешхеда не без причин так опасались за свое добро и даже за свои жизни. Если и горели в эту ночь в каких домах огни, то окна в таких домах были плотно позавешены шторами, и проблесков огней наши трое искателей приключений увидели на темных улицах Мешхеда очень мало.
Где-то всадники ощущали спуски, где-то преодолевали подъемы, пока Гараоглан-хан и Сердар окончательно не потеряли представление о том, где именно они находятся.
— Уж не в саму ли преисподнюю ты нас решил доставить, молла? — проворчал Гараоглан-хан.
— Нет, не туда. Даже и в том месте много больше света, чем тут,— отозвался Сердар. Но ехавший впереди их молла Абдурахман не откликался, уверенно избирая в ночи, где надо было свернуть, где следовало ехать прямо...
В какой-то улочке чуть ли не на головы наших всадников выплеснули сверху таз помоев.
— Благодарю тебя, аллах! — воскликнул в ночи Сердар.
— За что, сын ночи, ты возносишь хвалу вседержителю? — полюбопытствовал Гараоглан-хан, стряхивая с рукава немного попавшей на него влаги.
— За то, что это была только мыльная вода, не что-то погуще,— ответил Сердар.— Тогда как бы наш молла предстал перед дарительницей розы?..
Сердар намеревался сказать что-то еще, но в это время послышались шум и грозные крики. При свете луны туркмены увидели метнувшиеся к ним две женские фигуры. Они и в самых сложных перипетиях сабельных сражений привыкли оставаться хладнокровными и не теряться — своими могучими руками Гараоглан-хан и Сердар подхватили искавших у них спасения женщин, и через миг те уже сидели на двух запасных лошадях, которых привели с собой туркмены. Достаточно было и одного взгляда, чтоб убедиться в умении незнакомок обращаться с лошадьми, а потому вся группа всадников мгновенно развернула коней и, покидая опасное место, понеслась галопом. Позади прогремели выстрелы, и над головами всадников и всадниц просвистели пули, но это не замедлило бега лошадей, а вооруженные пистолетами туркмены не стали даже отвечать на скаку на выстрелы, пока что они все трое мало понимали, что с ними случилось...
— Ты знаешь, в чем довелось нам участвовать? — спросил Сердар у моллы Абдурахмана, когда они подъезжали к своему лагерю и замедлили бег коней.
— Всего на несколько слов больше вашего,— ответил на вопрос молодой человек.
— Какие же это были слова?
— Если у господина такое же прекрасное сердце, как его голос, тогда он вечером окажется на этом же месте с двумя запасными лошадьми...
— Этого достаточно,— промолвил Гараоглан-хан, с радостью предвкушая, как он поведает внукам, среди которых по летам мог быть и молла Абдурахман, как он, Гараоглан-хан, правитель Ахала, в своем солидном возрасте еще оказался способным принять участие в краже или спасении прекрасной незнакомки в славном городе Мешхеде...
И словно догадавшись о подобных мыслях сурового воина и будто бы желая им потрафить, молла Абдурахман добавил:
— Еще мне сказали, что могу я на то место явиться с друзьями...
«Нет, ты никак не старишься, Гараоглан,— с невинным хвастовством подумал о себе самом правитель Ахала,— если способен еще водить мужскую дружбу с такими молодыми людьми...»
В лагере, подметив, что незнакомки, из которых младшая явно была госпожой, а старшая — ее служанкой, сильно устали и, очевидно, переволновались, молла Абдурахман и Сердар, ни о чем не спросив, уступили им для ночлега свой шатер, а сами удалились спать в палатки своих воинов...
А рано утром, едва лишь муэдзины прокричали на минаретах и правоверные совершили утреннюю молитву, туркменская конница снялась и выступила из города Мешхеда на родину...
Их путь лежал от Мешхеда на север. Оставляя позади плодородные долины и живописные ущелья, туркменские конники наконец увидели силуэты Кухи-Муздурана — то были вершины одного крыла Туркменско-Хорасанских гор, которые на севере подступали до самых Каракумов, наиболее высокими вершинами этих гор были Копетдагские.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133