Я всегда считал и считаю теперь, что ремесло палвана ничем не лучше и не хуже других ремесел, какими люди зарабатывают свой хлеб...
Его слушатели одобрительно закивали головами. Никто в селении Ораз-хана не смог бы припомнить случая, чтобы этот добряк-богатырь кого-нибудь из односельчан обидел или злоупотребил своей огромной силой. Наоборот, люди с мелкими душонками, зная добродушный нрав Санджара-Палвана, иногда даже сами обижали его, видно, их тешило, что хотя бы на мгновение они в чем-то брали верх над таким могучим силачом. Свою огромную силу Санджар-Палван позволял себе пускать в ход только в борцовских состязаниях на праздниках, в работе да в сражениях. В последних он принимал участие только тогда, когда совершались нападения на его селение. Никаких других битв Санджар-Палван не признавал, потому и в поход не ушел с Ораз-ханом...
— Объявился один очень наглый палван в наших местах,— продолжал свой рассказ Санджар-Палван.— Родом из аула Сухты. Ходил да похваливался, что ни среди сарыков, ни среди нас, текинцев, нет ему равных по силе. И правда, был он изрядно силен. На тоях мне приходилось его видеть, но бороться я с ним не выходил. И как потом оказалось, верно поступал. Выйди я с ним в поединок просто так, может, и уложил бы он меня. Да,— задумчиво протянул Санджар-Палван,— скорее всего, так бы оно и случилось. На всех праздниках тот шельмец забирал все борцовские награды. «Пускай,— думаю я себе,— берет. Запрещенных приемов он не применяет, борется честно. Аллах лучше меня разбирается, кто достоин победы...» Но честной славы непобедимого палвана тому шельмецу оказалось мало. Явился он к нам однажды и заявил: «Текинцы, найдите мне среди вас достойного противника или с этого дня платите мне дань!»
— Вот паршивец!..
— Прохвост какой!..
— Совсем, стервец, обнаглел!..
Зашумели, заволновались слушатели Санджара-Палвана.
— Вот-вот, примерно такими же словами и так же гневно и мы тогда встретили его бахвальство, а он нам в лица рассмеялся и сказал: «А не выполните этого условия, текинцы, вы мне одну из ваших красавиц подарите...»
Возмущенные слушатели Санджара-Палвана зашумели еще более гневно, зазвучали крепкие бранные словечки. Переглянулись, разделявшие общее возмущение, Довлет с Сапараком к еще ближе подсели к кружку слушателей Санджара-Палвана. — А дальше что было? — спросил кто-то.
— Многие из нас, как и вы теперь, за кинжалы схватились. Но мы тогда недавно перебрались на новые места, сарыки нас хорошо приняли. И начинать свою жизнь на новом месте с поножовщины мы не хотели... А шельмец тот вскочил на своего породистого жеребца, захохотал громко и ускакал...
Сидевший, скрестив ноги по-турецки, на земле, прямо в пыли, низкорослый толстый яшули сунул руку за ворот грязной рубахи, почесал вздутый живот и сказал:
— А как, Санджар, ему было на твою Тячсолтан не позариться. Он ведь палваном был, пирогами да мясом объедался. С жиру бесился. К тому же,— вдруг почему-то подмигнул Довлету этот малопочтенный яшули,— он и духом посильнее тебя оказался.
— Да, все было именно так, как ты говоришь, Гарагоч-ага,— ответил Санджар-Палван, которого совершенно не задели слова этого человека.— Моя Тячсолтан была меня лет на десять моложе, красива...
— Она и теперь еще в соку,— не унимался Гарагоч, которого люди в селении давно наградили прозвищем Бурдюк.
— Это правда,— покладисто согласился рассказчик.— А тогда ей было всего двадцать шесть лет. Я мог свои последние штаны продать, чтобы купить Тячсолтан какое-то новое украшение... Да. Однажды в селении свадьбу гуляли. Нахал тот явился. Вышел в круг и говорит: «Ну, текинцы, сыскали вы среди себя такого, который со мной может силой помериться?» А из толпы — ни звука. Он усмехнулся и продолжает: «Тогда где же ваш выкуп?» И опять мы промолчали. А я тогда понял, что нет ничего противнее, когда жители целого селения стоят перед одним человеком, словно пришибленные. От стыда я не знал, куда деться. И мне казалось, что наш общий позор только на меня одного навалился. Но я молчу. И никто другой из нас нахалу ничего не отвечает... «Ясно,— сказал тогда он и на мою Тячсолтан смотрит.— Что же,— говорит.— Вот этот выкуп меня устроит».
Старый богатырь приумолк, молчали его слушатели, приумолкли печально и Довлет с Сапараком, очень взволнованные рассказом Санджара-Палвана.
— А дальше-то, дальше, дядя Санджар, что было? — не утерпев, спросил кто-то из молодых парней.
— Ох, как же тогда на меня посмотрела моя любимая! Нет, не зло. Не с презрением. А так, как всякая женщина на своего мужчину в трудную минуту смотреть обязана... Я от того взгляд да себя самым сильным на земле человеком почувствовали «Погоди, приятель,— выступил я в круг.— Давай поборемся...»
Слушатели Санджара-Палвана совсем притихли, а Довлет и дыхание почти затаил.
— Схватились мы с ним,— вел свой рассказ дальше Санджар-Палван.— Тот безобразник меня и спрашивает: «Ну, текинец, к которой небесной звездочке тебя забросить?» — «К любой,— отвечаю я.— Все звездочки аллах прекрасными создал».— «Ну вот,— говорит он,— я слуга его и явился потому, что аллах тебя к себе требует». А дальше мы с ним уже молча боролись. Поясница у него оказалась, что вон тот ствол карагача! Не прогнешь ее, хоть ты лопни! Сарыки, я вам скажу, в борьбе — гореш кое-что смыслят... Но тут мне опять моя Тяч-солтан помогла. Снова встретил ее взгляд — и будто бы свежей силы из ее глаз испил! Вдруг поддел хвастуна коленом, от земли оторвал, будто вырвал с корнем, и тогда уж закричал: «До звезды тебя, парень, не доброшу, а на месяце тебе быть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133