— О аллах,— криво усмехнулся Пурли-Наездник.— Как говорится: зады наши в золе, а мним о себе, что восседаем на горе Кап. Нам ли пристало наводить порядок в Иране, когда у себя дома все запутано...
— Здесь хоть поля, поглядите, как цветут и наливаются, а у нас, поди, дома теперь все сохнет,— поддержал его Шихмурат-Великан.— Эй, Сердар-эфе, ты ведь побывал недавно дома. Правду я говорю?
— Правду,— уныло подтвердил Сердар.
А больше военачальник ничего не мог сказать своим джигитам, самого его уже давно одолевали мрачные мысли и всякие сомнения. И ехавший рядом с ним молла Абдурахман, некогда горячо убеждавший соплеменников примкнуть к мятежному принцу, теперь начинал сомневаться в справедливости своих былых доводов.
— Подумаешь, поля сохнут,— беспечно заявил в этот миг Годек.— Не прокормит туркмена серп, так прокормит сабля. Когда мы завоюем всю эту страну, нужны ли будут нам наши жалкие наделы!
— Собиралась одна лягушка верблюда проглотить,— сказал Сапа-Шорник.
— Ну и что было дальше? — спросил Ага-Бешеный.
— Прыгнула на него и под копыто угодила. А верблюд прошагал себе своею дорогой, даже не заметив, что на него кто-то покушался...
— Смеетесь! — разозлившись, выкрикнул Годек.— Туркмен лягушке уподобили, а вам смешно...
— Не всех туркмен, Годек-джан. Далеко не всех,— сквозь смех вымолвил молла Абдурахман.— Только нас с тобой, кто теперь в Мешхеде... Но если бы кому-то удалось собрать у стен Мешхеда туркмен, которые живут во всех краях, тогда бы мы превратились в большой народ. И достойный Сапа не осмелился бы упомянуть лягушку...
— Помянул бы барана, вознамерившегося забодать того же верблюда,— сказал Сапа-Шорник.
— Пожалуй, со всего мира туркмен набралось бы столько,— сказал молла Абдурахман,— что рядом с иранским верблюдом нас можно было бы представить и лошадью...
— Ага! — радостно вскричал Годек.— А конь был всегда дороже себя самого для туркмена. Конь одолеет верблюда. Не силой, так ловкостью и умом...
— Но ты, Годек, еще не собрал нас всех вместе,— перебил его Сапа-Шорник.— А значит, и нет коня.
— Что же есть?
— Все те же лягушки, Годек,— вдруг вмешался в разговор молчавший до этого Сердар.— Много лягушек, которые скачут по свету в разных краях...
Туркменские всадники объехали оказавшийся на их пути холм и вдруг оказались лицом к лицу с сотней конных шахских сербазов. Тут-то и сказалось преимущество постоянно тревожной жизни туркмен — на их воинов не оказывали решающего воздействия ни внезапность нападения врага, ни естественная в такой ситуации растерянность...
Никто из джигитов Сердара даже и не отметил, что самих их чуть больше сорока, а врагов перед ними слишком много. Сабли из ножен вон — ив атаку! Каждый стремился в самую гущу сечи. Самые отчаянные всегда в сражении были настроены на то, чтобы лично сразить какого-либо вражеского предводителя. Бывало и такое, что в разгар сечи туркменские воины затевали рубку и между собой из-за знатного врага...
На этот раз отличился Ага-Бешеный. Хотя его и полоснул какой-то сербаз саблей по лицу, отчего сразу обвисла левая щека, но он, не обратив внимания на рану, в свирепом выпаде на правую сторону пронзил насквозь своей саблей командовавшего сотней сербазов дородного и богато одетого наиба. Его заместитель, круглощекий толстяк с пышными усами, не успел возрадоваться своему внезапному возвышению, как в него разрядил свой пистолет Сердар...
Мстя за убитого на его глазах друга Пурли-Наездиика, Шихмурат-Великан искромсал саблей двоих сербазов, но и сам был тут же сражен пулей в горло...
Потеряв сразу обоих своих предводителей, сербазы шаха дрогнули и заметались, разворачивая своих лошадей, чтобы обратиться в бегство. Сами уже обессилевшие, туркменские воины очень хорошо умели использовать смятение, зарождавшееся в рядах врага. Всего лишь время, необходимое для того, чтобы ловкому кузнецу подковать одного коня, длилась эта стычка, а встреченная джигитами Сердара группа шахских конников перестала существовать. И только около дюжины сербазов, лихорадочно настегивавших и пришпоривавших своих коней, которых Сердар не позволил преследовать, ускакали прочь в таком страхе, будто бы им только что довелось побывать в аду...
Но были потери и в рядах текинцев. Среди множества поверженных врагов туркмены отыскали тела Пурли-Наезд-ника, Шихмурата-Великана, Годека, Чарыназара-Палвана и стременного Гараоглан-хана Ходжакули...
И в третий раз за этот день молла Абдурахман был вынужден раскрыть Коран над свежими могилами на туркменском кладбище, возникшем неподалеку от Мешхеда...
Глава вторая ИГРАЛИ В ШАХМАТЫ НА СТАВКИ...
Огромное государство Иран переживало мрачный период в те годы. Пропасть между его верхними и низшими слоями населения была уже столь широка, что одни других как бы и видеть перестали. Всю глубину разделявшей верхи и низы пропасти естественно заполняло среднее, мелкое и мельчайшее чиновничество, низовое и среднее духовенство, владельцы цехов и мастерских, разных степеней землевладельцы, ростовщики всех мастей, судейские, откровенные грабители и авантюристы... Низы, насколько это было возможно, стремились держаться от этих людей подальше, а верхи, занятые собственными интересами, не давали себе труда хотя бы присмотреться к этой прослойке общества. А что творилось в тиши и во мраке ее глубин, куда не проникали ни мораль, ни совесть, ни закон, вообще оставалось тайной за семью замками и семью печатями...
А между тем полновластная в своей многочисленности середина, обуреваемая беспредельной жаждой обогащения, мздоимством, казнокрадством и коррупцией, не только высасывала все соки из низов, но и разъедала устои всего государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133