вознося немые укоры за свою нужду небу, дехканин прежде остановит укоризненный взгляд на своем хане...
О, сколько раз он, Ораз-хан, терзался от беспомощности, видя бескрайние плодороднейшие земли своей страны, которые способны были бы прокормить не один его народ, а десять и двадцать равных по численности народов, но своенравные реки бесполезно проносят свои живительные воды мимо этих земель. В такие мгновения хан мысленно уподоблял себя и свой народ тому человеку, который среди шумного базара, изобилующего самой разной едой, восседает на огромном сундуке с собственным золотом — и умирает с голода, ибо сундук железный, а хитроумный ключ к нему давно утерян...
Иногда Ораз-хан даже заходил в своих мыслях настолько далеко, что говорил себе: «Явись ко мне любой и покажи тот ключ — и я, Ораз-хан, тут же уступлю ему свое ханство!» Но тут же возникала у правителя новая мысль, точнее, даже и не мысль, а серенькая и заплесневевшая радость от того, что нет такого человека с ключом, а значит, он пока может с полным правом оставаться ханом...
Хан так хан, и потому, не успел он еще возвратиться из Ирана, как носом к носу вновь столкнулся с застарелыми вопросами о земле и воде. И чуть было не получил за них пулю в лоб. Конечно, стреляли не в него. Но прав старый ^анджар, что может и до этого дойти. Он смерти не боялся. Не раз смеялся ей в лицо в сражениях. Но быть убитым озлобленным соплеменником Ораз-хан не желал...
Вспомнив о сражениях, Ораз-хан сразу увидел себя с двумя саблями в руках, из последних сил отбивающимся от трех навалившихся на него усачей-сербазов. Тогда на подмогу к нему вовремя явились Чарыназар-Палван и Пурли-Наездник.
— Отходи, Ораз-хан! Веди в бой других джигитов. А тут мы управимся,— прокричал ему Пурли...
А что он сумел ответить их вдовам, когда они чуть ли не волосы на себе рвали, доказывая ему, что Бегнепес-бай их ограбил?..
Угнетаемый тяжелыми думами, Ораз-хан шел берегом Тед-жена и подошел к тому месту, где была сооружена давшая полям его односельчан воду запруда.
Да, немало трудов было затрачено на это дело. Одних только бревен сколько. Вон они, целой рощей выглядывают из воды. А сколько бревен унесло бурным течением реки! Бревна в их стране стоят дорого. И Бегнепесу, конечно, пришлось за них выложить большие деньги... А сколько стоило вбивание свай в дно реки! Это же адский труд. И не всякий смыслит в этом деле. Значит, надо было сыскать искусных мастеров, заплатить и им. Разве не видят этого люди? Неужели не понимают?.. Видят и понимают, конечно. Они ведь и сами тут трудились. Знают, что расходы немалые. Однако не зря же они ропщут. Половина урожая со всех земель селения — цена неизмеримо большая! И чем воспользовался этот шельмец? Тем, что он, Ораз-хан, увел на ратное дело большую часть трудоспособного населения, которая и сама могла бы выстроить играючи эту запруду...
Теперь возвращаются из похода джигиты. И что они видят? Что у них и у сирот их павших товарищей отнят хлеб их насущный. О нет, хан, ни тебе, ни твоему Бегнепесу они за подобное спасибо не скажут! Ради чего они уходили на войну? Ради красивой мечты моллы Абдурахмана и поэта Моллане-песа об объединении всех туркмен? Но большинство джигитов, оставаясь неграмотными, не способны даже уяснить как следует для себя эту прекрасную мечту. Ради возможности на чужой стороне пограбить? Были, конечно, и такие. Но большая часть воинов — простодушные и беззаветные пурли-наезд-ники, чарыназары-палваны, сапы-шорники и ага-бешеные — презирали подобных разбойников... Нет, Ораз-хан, они пошли за тобой, эти простые и славные воины, как всегда, слепо подчинившись твоей воле... И многие из них остались под землей там, на далекой чужбине, ибо ты им сказал: «Так надо для отчизны...» Когда они отвечали тебе: «Ораз-хан, с тобой хоть на край света!» — ты был признателен им. А какой силой наполнялась душа твоя, когда в страшной сумятице боя долетали до тебя голоса твоих воинов: «Мы скорее оставим тела свои тут, чем посрамим нашу честь!.. Мы прикроем тебя, Ораз-хан!.. Эхей, текинцы! С нами аллах и Ораз-хан!..» И разве в те мгновения, хан, были для тебя голоса роднее, чем эти?.. А когда хоронили павших, боевых товарищей и сородичей, разве скатывавшиеся из глаз бусинки слез не смочили твою седую бороду? А отъезжая из-под Мешхеда на родину, разве не обернулся ты и не бросил последний взгляд на святые для тебя могилы? Разве тогда не донеслись до твоего мысленного слуха из-под этих щебенистых холмиков слова: «Хан, наши семьи, наши дети...»? А что же ты, едва явившись в родные края, ответил, Ораз-хан, их семьям и их детям?..
Безмерно торопливая река катила равнодушно свои воды и не краснела оттого, что всю живительную силу и ласку этих вод проносит в суетности мимо этой обезвоженной страны. Наоборот, она как бы ворчала: «Урвали каплю — и хватит с вас. А в половодье соберусь с силами — и, словно щепку, смою вашу запруду, из-за которой у вас пошли раздоры...»
Сын Ораз-хана, Сахатнияз, рожденный от невольницы, чьи предки были из далекой страны, шагал по берегу вслед за отцом, держа в поводу свою и его лошадей. Сахатнияз давно привык,что его отец, находясь среди близких, часто и надолго умолкает, словно отгораживается от всех какой-то невидимой стенной, и все расхаживает по своей юрте ли, по ближним ли окрестностям селения — вот как теперь. Что делать? Отец его — правитель. А правитель обязан много думать. Сахатнияз уже и различать научился: если отец ходит по юрте — забота у него маленькая, когда гуляет по такыру — чуть побольше, а если выходит на берег реки — значит, голова его трещит от самых тревожных мыслей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133