- Я была скверной девчонкой, Сьюди, - сказала Джонси. - Должно быть,
этот последний лист остался на ветке для того, чтобы показать мне, какая я
была гадкая. Грешно желать себе смерти. Теперь ты можешь дать мне немного
бульона, а потом молока с портвейном... Хотя нет: принеси мне сначала
зеркальце, а потом обложи меня подушками, и я буду сидеть и смотреть, как
ты стряпаешь.
Часом позже она сказала:
- Сьюди, надеюсь когда-нибудь написать красками Неаполитанский залив.
Днем пришел доктор, и Сью под каким-то предлогом вышла за ним в
прихожую.
- Шансы равные, - сказал доктор, пожимая худенькую, дрожащую руку
Сью. - При хорошем уходе вы одержите победу. А теперь я должен навестить
еще одного больного, внизу. Его фамилия Берман. Кажется, он художник. Тоже
воспаление легких. Он уже старик и очень слаб, а форма болезни тяжелая.
Надежды нет никакой, но сегодня его отправят в больницу, там ему будет
покойнее.
На другой день доктор сказал Сью:
- Она вне опасности. Вы победили. Теперь питание и уход - и больше
ничего не нужно.
В тот же вечер Сью подошла к кровати, где лежала Джонси, с
удовольствием довязывая яркосиний, совершенно бесполезный шарф, и обняла
ее одной рукой - вместе с подушкой.
- Мне надо кое-что сказать тебе, белая мышка, - начала она. - Мистер
Берман умер сегодня в больнице от воспаления легких. Он болел всего только
два дня. Утром первого дня швейцар нашел бедного старика на полу в его
комнате. Он был без сознания. Башмаки и вся его одежда промокли насквозь и
были холодны, как лед. Никто не мог понять, куда он выходил в такую
ужасную ночь. Потом нашли фонарь, который все еще горел, лестницу,
сдвинутую с места, несколько брошенных кистей и палитру с желтой и зеленой
красками. Посмотри в окно, дорогая, на последний лист плюща. Тебя не
удивляло, что он не дрожит и не шевелится от ветра? Да, милая, это и есть
шедевр Бермана - он написал его в ту ночь, когда слетел последний лист.

1 2 3