"Июль, 24 .
Сегодня, получив из Парижа поздравления от друзей и знакомых, я узнал, что мне исполнилось тридцать пять лет. Странно… Я почему-то чувствовал себя шестидесятилетним. Именно таким я представляю самого себя, когда, случается, перечитываю собственные корреспонденции в нашей газете. После редакционной правки они выглядят так, как будто текст перед набором протаскивался через все канализационные трубы Парижа — столько в них содержится злопыхательства и старческого брюзжания. Мое имя, которым не забывали подписывать эту стряпню, стало приобретать соответствующий «аромат». Еще недавно кое-кто считал меня «молодым талантливым журналистом», теперь многие называют меня «асом холодной войны». Что-то жуткое, дряхлое мерещится мне в сочетании этих слов. Особенно сегодня, когда я узнал, что мне — всего лишь тридцать пять. Но я по-прежнему стар, по-прежнему мудр, я знаю, что деньги не пахнут…
В честь юбилея я пригласил свою приятельницу, журналистку из Лондона Мэри Лин поужинать в одном из варшавских ресторанов. Мэри согласилась — значит, я все еще нравлюсь женщинам.
Июль, 26 .
Бар варшавского пресс-клуба — это место, где частенько имеют отражение самые невероятные слухи. Наша журналистская братия — я имею в виду собственных корреспондентов крупных иностранных газет правого толка — в курсе всех предполагаемых событий. Даже тех, которые на самом деле никогда не произойдут.
Сегодня во второй половине дня бар гудел, как растревоженное осиное гнездо. Я занял место у стойки и стал прислушиваться к разговорам. Одни говорили о каком-то таинственном «новом оружии красных», другие — о не менее загадочной «коммунистической акции планетарного масштаба». Каждый судачил на свой лад, и всем не терпелось заполучить для своей газеты «самую объективную информацию».
Рядом со мной стоял Ричард Баттон, корреспондент «Чикаго трибюн», той самой, под заголовком которой значится: «Величайшая газета Америки». Это издавна являлось предметом острот со стороны коллег Баттона, а впрочем, что тут особенного? Если существуют газеты-реваншисты, газеты-ландскнехты, газеты-гангстеры, то почему не быть газетам-тартаренам и газетам-мюнхгаузенам?
Я обратился к Баттону:
— Хелло, Дик! О чем это болтают сегодня?
Дик оторвал взгляд от блокнота, в котором что-то строчил, и протянул руку к своему бокалу. Потом взглянул на меня и пожал плечами:
— Никто ничего толком не знает. По слухам, готовится какой-то «варшавский эксперимент» ко дню открытия очередной сессии Всемирного Совета мира. Пытаюсь состряпать корреспонденцию в свою газету, но у меня ничего не выходит: слишком мало сведений…
И он опять склонился над блокнотом, почесывая коротко стриженный затылок. Муки творчества! Он явно не желает упустить верный шанс еще раз поставить свою газету в глупое положение.
К стойке протискивается Курт Шмербах — угрюмый немец, корреспондент какого-то западногерманского «цайтунга». Здороваюсь с ним кивком головы. Он заказывает себе мазагран — коктейль из черного кофе со льдом и тройной порцией коньяка.
— Как вам нравится эта новость, де Люгэ? — Шмербах вонзает в меня свои маленькие серые глаза с красными прожилками на белках.
— Потрясающе, — отвечаю ему. — Давно, знаете ли, не приходилось видеть, как из обыкновенного пальца запросто высасывают жирную «утку».
На нас стали обращать внимание. Шмербах, видимо, решил воспользоваться этим и произнес уже громче:
— Я думаю, что эти слухи имеют под собой достоверную основу.
— Согласен, если учесть, что «достоверность» этих слухов в основном зависит от крепости выпитых вами коктейлей, — не выдержал я.
Мой выпад почему-то задел окружающих. Поднялся невообразимый гвалт, каждый хотел высказаться по поводу нашей перепалки. Шмербах потребовал тишины:
— Прошу внимания, господа! Давайте проясним обстановку. По имеющимся сведениям, специальный комитет Всемирного Совета мира подготавливает что-то из ряда вон выходящее. Под Варшавой завершается строительство громадного куполообразного сооружения. Большое число советских, польских и чехословацких специалистов из Объединенного института ядерных исследований ведет под куполом монтаж агрегата неизвестного назначения. Некоторые компетентные лица утверждают, что это дьявольское сооружение представляет собой прямую угрозу свободному миру. В чем заключается эта угроза, нам еще неизвестно, и наша задача — задача представителей свободной прессы — вовремя разгадать коварный замысел коммунистов. Мы, журналисты, должны помочь направить политику Запада на срыв планов коммунистической агрессии. И чем быстрее, тем лучше. Мы должны потребовать у варшавских властей разрешения для представителей прессы на беспрепятственный осмотр этой таинственной строительной площадки.
— …Для сбора шпионских сведений, — громко добавил я. — Будем считать, господа, что варшавские власти безоговорочно примут этот ультиматум.
Шмербах резко повернулся ко мне.
— Положение слишком серьезно, чтобы шутить, — сказал он, брызгая слюной. — Поберегите ваше остроумие, де Люгэ, для более подходящего случая.
— Хорошо сказано, Курт. Я и забыл, что ваши мозговые извилины мало приспособлены для остроумия.
Шмербах сплюнул и процедил сквозь зубы:
— С этими французами всегда одни неприятности…
— Это требует уточнения, пан Шмербах…
Я знал, что обращение «пан» приводит Шмербаха в бешенство, этот бош люто ненавидел поляков, и — кто знает! — может быть, расстреливал их во времена знаменитых «акций» против польского народа. И сейчас кровь бросилась в его тевтонскую морду, он стал пунцовым, как свекла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25