– Ну вот, теперь они набросились на «Опус» и на сеньора Лопеса Родо, такого безукоризненного, такого безупречного, – раздался голос в темноте.
– Возмутительно!
– У вас, сеньора учительница, слух как у зайца. Я лично ничего разобрать не могу, – взорвался Матиас.
– И я тоже, – поддержал его дон Лотарио. – А ты, Мануэль?
– Мне показалось «Уса», а не «Опус». Что же касается Лопеса, то я ничего похожего не слышал.
– Уж не хотите ли вы сказать, что я вру?
– Мануэль не может этого сказать, – раздался чей-то незнакомый голос, – в политике каждый слышит то, что ему больше всего по душе.
– Ну вот что! Давайте расходиться, здесь нам делать больше нечего. Через несколько дней батарейки перестанут работать, и делу конец. Матиас, ты уверен, что на одном из этих кипарисов ничего не припрятано?
– Уверен, начальник.
– Но если это злая выходка одного из родственничков покойника, следовало бы вскрыть все ниши в этом углу, чтобы узнать, кто именно совершил ее, – с грозным видом сказал разгневанный усатый мужчина.
Плиний сурово посмотрел на него.
– Во-первых, нечего раздувать из мухи слона, а во-вторых, родственники захороненных здесь покойников не допустят подобного богохульства… Так что, сеньоры, делать нам тут больше нечего, и давайте расходиться, – решительно проговорил Мануэль, включая фонарь и указывая в сторону выхода с кладбища.
– И это называется расследованием, – снова послышался в темноте голос фалангиста.
– Да уж, – поддержала его учительница.
– Ничего удивительного, ведь он стал начальником муниципальной гвардии при республике.
– Вот именно. А отец дона Лотарио выступал против диктатуры Мигеля Примо де Риверы, мир праху его.
Плиний, дон Лотарио и Матиас шли, освещая себе путь фонарем и не обращая ни малейшего внимания на враждебные выпады. За ними по нижней галерее в сторону старого кладбища неторопливо следовали остальные. Позади кто-то сильно шаркал ногами по асфальту. Под призрачной, полной луной вырисовывались могильные кресты, купола гробниц и величественные кипарисы, раскачивающиеся на ветру… В минуты особого затишья шарканье слышалось отчетливее. Плиний хотел обернуться и посмотреть на того, кто шаркает ногами, но передумал. Тогда бы пришлось посветить в ту сторону фонарем, а это было бы слишком заметно. Когда они достигли кладбищенских ворот, Мануэль, а вслед за ним дон Лотарио и Матиас остановились, и комиссар оглядел тех, кто шел позади. Но, к великому его сожалению, шарканье внезапно прекратилось.
Когда они вновь двинулись в путь, Плиний сказал Матиасу:
– Подожди, пропустим всех вперед, а если кто-нибудь задержится, скажи, что я велел поторопиться, потому что тебе нужно запереть кладбищенские ворота.
– Хорошо, начальник, но они и так уйдут, транзистор сейчас замолчит.
– Оказывается, Мануэль, вы – республиканец и стали начальником муниципальной гвардии при республике, – заметил комиссару дон Лотарио, когда они садились в машину.
– А вы – сын врага диктатора, мир праху его.
– Да, безмозглых на свете больше, чем лысых, доложу я тебе.
– Черт с ними! Скажите, вы не слышали, как кто-то сильно шаркал ногами, когда мы выходили с кладбища?
– Да, пожалуй. Сейчас, когда ты обратил на это мое внимание, я действительно припоминаю, что кто-то шаркал ногами, но не придал этому значения. А в чем дело?
– Так просто. Мне почудилось, будто кто-то нарочно это делал, как бы в насмешку над нами.
– Прости, Мануэль, но должен заметить тебе, в последнее время ты стал очень подозрительный.
– Не спорю. Но мне еще никогда в жизни не приходилось заниматься таким дурацким делом. Я в полной растерянности… Если алькальд снова попросит меня расследовать эту историю на кладбище, я откажусь, даже попрошусь в отставку. Недостает еще мне возиться со всякой чепухой.
– Но каждое дело по-своему интересно, Мануэль.
– Возможно, интересно как забава, шутка, но чтобы два таких солидных, уважаемых человека, как мы с вами, проводили ночь, выслушивая идиотские высказывания… Нет уж, извините.
На следующее утро Плиний и дон Лотарио встретились, как всегда, в кондитерской сеньоры Росио. За прилавком стояла ее племянница, сама же она, вероятно, хлопотала на кухне. Поскольку Плиний намеревался поговорить с доном Лотарио так, чтобы их никто не слышал, они взяли пончики, кофе и пристроились за узким столиком на длинной ножке в самом отдаленном углу.
– Хорошо бы сегодня побеседовать с нотариусом, дон Лотарио.
– Я обязательно позвоню ему, но чуть позже… Впрочем, вряд ли он нам чем-нибудь поможет.
– Поможет или не поможет, а другого выбора у нас нет. Тем более в нынешнем нашем положении. К нотариусу, поскольку он ваш друг, мы можем пойти, и никто не скажет, что мы занимаемся не своим делом. Верно?
– Конечно, верно, Мануэль, ты сам это прекрасно понимаешь.
– Откровенно говоря, именно этого-то я и не понимаю.
Росио вышла из кухни, но не заняла своего обычного места за прилавком, а приблизилась к столику, за которым беседовали блюстители порядка.
– Ай-ай-ай! Я и не подозревала, что вы занимаетесь политикой.
– Мы? Политикой? – удивился Мануэль.
– Кто же еще? Вы ведь преследуете врагов режима, которые ведут пропаганду среди мертвецов.
– Ну и женщина! Ничего от нее не скроешь! – воскликнул дон Лотарио.
– Так, значит, Мануэль, и среди мертвецов есть антифранкисты!.. Опять едут эти горлопаны из жандармерии.
Мимо кондитерской проехала жандармская машина, из которой доносились настойчивые призывы:
«Всех, кто пятнадцатого числа сего месяца видел после шести часов вечера Антонио Барандиарана, просим сообщить об этом инспектору общего полицейского корпуса, который находится в полицейском участке в здании аюнтамиенто…»
И тут же из мегафона вырвалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37