на шлеме была надпись "СССР" и острая антенна. Следующий пионер
высовывался из летящей ракеты и отдавал честь рукой в тяжелой
перчатке. И последним был пионер в скафандре, стоящий на веселой желтой
поверхности Луны рядом с космическим кораблем, похожим на картонную
ракету из столовой; у него были видны только глаза, абсолютно такие
же, как на остальных щитах, но из-за того, что вся остальная
часть лица была скрыта шлемом, они казались полными невыразимой тос
ки.
Сзади долетели быстрые шаги - я обернулся и увидел Митька.
- Точно, - сказал он, подходя.
- Что точно?
- Смотри, - он протянул мне ладонь, на которой было что-то темное.
Я разглядел небольшую пластилиновую фигурку, голова которой была
облеплена фольгой.
- Там внутри было маленькое картонное кресло, на котором он сидел,
- сказал Митяк.
- Ты что, ракету из столовой разобрал? - спросил я.
Он кивнул.
- Когда?
- А только что. Минут десять назад. Самое странное, что там
все...- он скрестил ладони, образовав из пальцев решетку.
- В столовой?
- Нет, в ракете. Когда ее делали, начали с этого человечка. Слепили,
посадили на стул и наглухо обклеили со всех сторон картоном.
Митяк протянул мне обрывок картонки. Я взял его и увидел очень
тщательно и мелко нарисованные приборы, ручки, кнопки, даже картину
на стене.
- Но самое интересное, - задумчиво и как-то подавленно сказал
Митяк, - что там не было двери. Снаружи люк нарисован, а изнутри на
его месте - стена с какими-то циферблатами.
Я еще раз поглядел на обрывок картонки и заметил иллюминатор, в
котором голубела маленькая Земля.
- Найти бы того, кто эту ракету склеил, - сказал Митек, - обязательно
бы ему по морде дал.
- А за что? - спросил я.
Митек не ответил. Вместо этого он размахнулся, чтобы швырнуть
человечка за проволочную сетку, но я поймал его за руку и попросил
отдать фигурку мне. Он не возражал, и следующие полчаса ушли у меня
на то, чтобы отыскать пустую сигаретную пачку под футляр.
Эхо этого странного открытия настигло нас на следующий день, во
время тихого часа. Открылась дверь, и Митька позвали; он вышел в коридор.
Долетели обрывки разговора, несколько раз прозвучало слово
"столовая", и все стало ясно. Я встал и вышел в коридор. Митька зажимали
в углу усатый худой вожатый и рыжая низкая вожатая.
- Я тоже там был, - сказал я.
Вожатый одобрительно смерил меня взглядом.
- Вместе хотите ползти, или по очереди? - спросил он. Я заметил
у него в руке зеленую сумку с противогазом.
- Ну как же они вместе поползут, Коля, - застенчиво сказала вожатая,
- когда у тебя протвогаз один. По очереди.
Митяк, чуть оглянувшись на меня, шагнул вперед.
- Одевай, - сказал вожатый.
Митяк одел протвогаз.
- Ложись.
Он лег на пол.
- Вперед, - сказал Коля, щелкая секундомером.
Корпус был длинной не меньше пятидесяти метров, а коридор был
длинной во весь корпус. Поверхность пола была затянута линолеумом, и
когда Митяк пополз вперед, линолеум тихо но неприятно завизжал. Конечно,
Митяк не уложился в три минуты, которые назначил вожатый - он
не дополз за них даже в один конец, - но когда он подполз к нам, Коля
не заставил его повторить маршрут, потому что до конца тихого часа
оставалось всего несколько минут. Митяк снял противогаз. Его лицо было
красным, в каплях слез и пота, а на ступнях успели вздуться натертые
о линолеум волдыри.
- Теперь ты, - сказал вожатый, передавая мне мокрый противогаз.
- Приготовиться...
Загадочно и дивно выглядит коридор, когда смотришь в его затянутую
линолеумом даль сквозь запотевшие стекла противогаза. Пол, на котором
лежишь, холодит живот и грудь; дальний его край не виден, и
бледная лента потолка сходится со стенами почти в точку. Противогаз
слегка сжимает лицо, давит на щеки и заставляет губы вытянуться в каком-то
полупоцелуе, относящемся, видимо, ко всему, что вокруг. До того,
как тебя слегка пинают, давая команду ползти, проходит десятка
два секунд; они тянутся томительно-медленно, и успеваешь многое заметить.
Вот пыль; вот несколько прозрачных песчинок в щели на стыке
двух линолеумных листов; вот закрашенный сучок на планке, идущей по
самому низу стены; вот муравей, ставший после смерти двумя тончайшими
лепешечками и оставивший после себя маленький мокрый след в будущем в
полуметре, там, куда нога шедшего по коридору ступила через секунду
после катастрофы.
- Вперед! - раздалось над моей головой, и я весело, искренне пополз
вперед. Наказание казалось мне скорее шуткой, и я не понимал,
чего это вдруг Митек так скуксился. Первые метров десять я прополз
мигом; потом стало труднее. Когда ползешь, в какой-то момент отталкиваешься
от пола верхней частью ступни, а кожа там тонкая и нежная, и
если на ногах ничего нет, почти сразу же натираешь мозоли. Линолеум
прилипал к телу, и казалось, что сотни мелких насекомых впиваются мне
в ноги, или что я ползу по свежепроложенному асфальту. Я удивился тому,
как медленно тянется время - в одном месте на стене висела большая
пионерская акварель, изображавшая крейссер "Аврору" в Черном море,
и я заметил, что уже довольно долго ползу мимо нее, а она все висит
на том же месте.
И вдруг все изменилось. То есть, все продолжалось по-прежнему я
так же полз по коридору, как и раньше - но боль и усталость, дойдя
до непереносимости, словно выключили что-то во мне. Или, наоборот,
включили. Я заметил, что вокруг очень тихо, только под моими ступнями
скрипит линолеум, словно по коридору катится что-то на ржавых колесиках;
1 2 3 4 5 6