У домика было безлюдно. Огонь единственного зажженного фонаря над дверью тускл.
Пристанционное село было крупным. Полковник не однажды проезжал мимо него в светлое время суток. Однако сейчас подумалось: вся Издревская лишь и состоит из единственного этого слабо освещенного домика... Да Бог с ним, с этим селом. Мелькнуло и кануло. И хорошо, коли никогда в жизни больше не привидится. Разве, во сне. И то в другом сне. Вот сухопутный моряк – забота. Время, однако же, толковать с ним, подбирать ключик.
В рабочем купе было несколько стульев. Полковник переставил один из них, сел напротив Взорова. Лишь дубовый столик разделял их.
– Восемнадцатое ноября нынче, – сказал после непродолжительного молчания.
– Восемнадцатое, – утвердительно машинально отозвался старший лейтенант. По-прежнему он был погружен в свое.
– Именно ровно год назад свершилось. – Полковник глубоко вздохнул. – Вы были в Омске в этот день в прошлом году?
– Так точно, в Омске, – опять односложно откликнулся Взоров.
– И я. Благословенный, блистательный день. Кто бы мог подумать, что так все обернется.
Старший лейтенант не ответил. Ковшаров вынул из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо листок бумаги, развернул. Литографированный портрет Временного Верховного Правителя Колчака был помещен в верхней части квадратного листка, ниже – отпечатанный текст, еще ниже – факсимильная адмиральская подпись, тоже слитографированная.
– Представьте себе, посейчас храню воззвание Адмирала к населению России.
Взоров нехотя, но вернулся мыслями к действительности, поглядел на бумажку в руках полковника.
– Адмирала предали, – негромко спокойно сказал он.
– Кто, помилуйте, предал его высокопревосходительство? – пряча бумагу во внутренний карман кителя, спросил полковник.
– Хотя бы доморощенные богатей. Никто– ни из уральских, ни из сибирских– не пожелал даже дать заема...
– Полноте, господин старший лейтенант. О чем вы? Вместе с властью Адмирал получил весь российский золотой запас. После этого клянчить деньги у кого-то грех. Ежели уж всерьез объявил крестовый поход против большевизма, нужно было во имя великой цели, коли требуется, потратить все до последнего слитка, до последней монеты. Скажите лучше, Адмирал оказался никудышным политиком. Да и военным – тоже.
– А вам не кажется, господин полковник... – Взоров приподнялся, готовый вспылить.
– Подождите, – Ковшаров сделал жест рукой, призывая выслушать. – Я не менее вашего симпатизирую Адмиралу. Но не смешиваю симпатии с истиной. А истина – что стоило Адмиралу признать независимость Финляндии? Одно его слово, и Юденич перед своим выступлением получил бы дополнительно сто тысяч штыков. А зачем держал и продолжает держать рядом этого размазню Вологодского? Или, по-вашему, и это удачный выбор?
– Назначение Вологодского премьер-министром, конечно, ошибка, – согласился старший лейтенант.
– Да. Но главная ошибка: незачем было торчать в Сибири. После успеха генерала Пепеляева нужно было любой ценой прорываться к Вологде, к Архангельску. А мы здесь торчали, и одним уж этим восстановили против себя сибирского мужика. С чего ему выступать против совдепии, если у него всегда земли хватало, и большевики пообещали не отнимать.
Полковник совершенно не хотел оценивать ни Верховного, ни его премьера. Вырвалось непроизвольно. Подумав, что продолжение в том же ключе может, чего доброго, все испортить, он круто переменил разговор:
– Вы знаете Ратанова? Штабной офицер из армии генерала Войцеховского.
– Не имею чести.
– Велика честь, – усмешка тронула губы полковника. – Картежник и пьяница. Взял себе в наложницы вдову вятского миллионера. Бедная женщина после смерти мужа оказалась без средств. Sous ie soleil et les etoiles, imaginez vous quil a intoente: она должна была ему при гостях голая играть на рояле. Голая молодая женщина, ее степенство, играла для пьяных сборищ. Только за еду и кров.
– К чему вы все это рассказываете мне? – мрачно спросил старший лейтенант.
– Вам? Нет. Больше– себе. Думаю, что придется мне, кадровому офицеру, делать за кусок хлеба, когда нас вышибут за границу.
– Мы выиграем, – тихо, с упрямством в голосе сказал Взоров. – Пусть отступим даже до Красноярска, но выиграем.
– Оставьте. Некому выигрывать. Сахаров сдал Омск. Назначат другого командующего, тоже будет сдавать. Так вот, вообразите, что придумал;
Пока есть что. Красные теперь лавина. А от лавины можно лишь увернуться. И то не всем. Кому повезет.
– Что вы хотите этим сказать?
– То, что мы дрались и разбиты. II est teninps de penser a soi meme <Время подумать о себе> .
– Comment done? <Это как?>
– Fuir <Уйти> .
– Deserter? <Дезертировать?> – Взоров разомкнул руки, резко вскинул голову.
– Угодно считать нежелание под занавес сделаться фаршем в этой мясорубке – называйте так. Ge parle – il fautpartir <Я говорю – уйти (фр.)> .
– За границу, разумеется?
– Да. Но не с пустыми руками.
– А у вас капитал?
– Капитал в пятом и третьем вагонах, – не сразу, пристально глядя на собеседника, ответил Ковшаров.
– Что, что? – Старший лейтенант уперся ладонями в край столика. Отставленный, чуть дрожащий мизинец правой руки касался корешка Евангелия. – Да это же измена!
Взоров огляделся, ища, кто бы мог его поддержать и подтвердить правоту. Кажется, он тут лишь обнаружил, что в рабочем купе они вдвоем: понял, что отнюдь неспроста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59