хоть бы снова пришел Робер, хоть бы снова показался хоть на час.
— Я сейчас расплáчусь, — сказал Робер. — Бросаешь меня и ради Филиппа, и ради всякого старика, но все же я остаюсь тебе милее всех. Я правда сейчас расплáчусь.
Она не ответила. Только промолвила словно самой себе:
— Ни ради кого бы я тебя не бросила, если бы не было уже так поздно.
— А почему ты оставила Филиппа? — спросил Робер, словно не слыша.
— Это он меня оставил. Впрочем, не знаю, как тебе описать….
— По возможности — как было.
— Запутанно было. Он никогда не обещал на мне жениться, но все между нами шло так, словно женитьба — это подробность, которая разумеется сама собой. Пока однажды не выяснилось, что подробность эту Филипп ненавидит смертельной ненавистью. «Для меня это значит — конец любви и жизни, и всего, — сказал он мне. — Лучше в гроб лечь.» И поскольку в гроб он ложиться не собирался, и поскольку у меня-то не было намерения целую вечность с ним таскаться и чтоб обо мне по всему городу болтали, я ему заявила, что оставляю его…
— В надежде, что он скажет «да».
— Может быть. Он не сказал «да», но продолжал за мной ходить и я, кто знает почему, тоже не спешила, и дело опять затянулось, но тут объявили конкурс на «Мисс Экс», и я сказала ему, что приму участие, а он ответил, что если я покажусь перед публикой голой, то порвет со мной, а я ему сказала, что глубоко сокрушена и что он очень шикарный человек, и я ему до смерти признательна за то, что он оплатил мне два аборта, но, несмотря на это, я туда явлюсь. И пошла на конкурс, и меня там гоняли по сцене в одном купальнике, и, вероятно, это и решило мою судьбу — не потому что Филипп меня оставил, а потому что я победила в этом конкурсе, и мне сказали, что мне можно поехать в Париж сниматься, а я вообразила себе, что стала кинозвездой, и два года снималась в рекламных фильмах про зубную пасту да бюстгалтеры, пока не найду другого.
— Другое известно, — махнул рукой Робер. — 3начит, вот как тебя бросил этот тип…
— Ну, да. В сущности, я не знаю, он меня бросил или я его, но скорее всего он меня, потому что если б я и не пошла на тот липовый конкурс, он все равно когда-нибудь бы меня оставил… Все это так сложно, искусственно сложно и глупо, что не хочется вспоминать.
— Значит, так с тобой обошелся тот тип… У меня еще тогда руки чесались голову ему разбить и жалко, что не сделал этого. Эти папины сынки, которые думают себе, что весь мир перед ними в долгу.
— Хватит нам про этого Филиппа, — поморщилась Марианна. — Пойдем лучше. Тоже неприятно, но все же в этом больше смысла.
Она взяла свои туфли и сумку, Робер подхватил ее под руку и они снова медленно зашагали по шоссе. Спустившись в низину, они свернули в прибрежную аллею. Над Марной, желто-зеленой и неподвижной, рассеивалась белая мгла. Почти рассвело и в нависших над водой деревьях щебетали птицы — и это был единственный шум, какой улавливало ухо.
— Прямо как в деревне, — сказала Марианна. — Никогда еще здесь не бывала.
— Меня это не удивляет. Эти места — другого рода, чем твои.
— Робер!
— Что тебе?
— Тебе все так же во что бы то ни стало надо во всем найти повод, чтобы напомнить мне о том ?
— А что мне делать, когда каждое твое слово напоминает мне о том? Предпочитаешь, чтобы я прикинулся дурачком, что ли?
— Предпочитаю, чтоб ты проявил немного такта. Хотя бы немного такта, Робер. Хотя бы в эти мгновения, пока мы вместе, пускай даже если это только на один день.
— Пришли, — сухо заметил Робер.
Дверца в изгороди из подстриженных кустов была не замкнута. Сад тонул в густой синеватой зелени. Дом выглядел необитаемым.
— Или нет никого, или спят сном алкоголиков, — пробормотал Робер.
Он отодвинул один камень под террасой и достал ключ.
— Нет никого. Тем лучше.
Дверь отворилась со скрипом. Робер остановился на пороге, Марианна, устало опустив голову, медленно поднималась по ступенькам террасы.
— Мадам, — пригласил он ее и церемониальным жестом указал вход, словно вводил ее в свое собственное жилище.
Она приблизилась все так же устало, с опущенной головой.
— Подожди. — Он положил руку ей на плечо. — Хочу сказать тебе кое-что, прежде чем войти. Сказать, что хочу, чтоб мы были вместе не один день, а очень долго. Как можно дольше и где бы то ни было…
— О, Робер!
Он услышал, как ее туфли шлепнулись на террасу, и ощутил ее объятие — сильное и лихорадочное — и мягкие полные губы — губы Марианны.
— О, Робер! — повторила она через некоторое время. — Как меня измучила эта ночь.
— Я сам измучился.
Воздух внутри был теплый и спертый. Марианна открыла все окна.
— Ни стыда, ни совести у людей! — подал голос из кухни Робер. — Ни одной полной бутылки. Ни одной полупустой даже. Но есть кофе и сигареты. Только сейчас-то ведь время для сна, а не для кофе.
— Время именно для кофе, — сказала Марианна. — Я не хочу уснуть.
— Договорились, будет тебе кофе, — пробормотал Робер. Ответа не последовало. Из ванной донесся плеск воды. Потом, через некоторое время снова раздался голос Марианны:
— Какое облегчение, боже ж ты мой. Сейчас я чистая. Я хочу быть чистой для тебя, Робер.
— Запомни то, что только что сказала.
— Запомню.
— И знай, что с этих самых пор я буду работать, а не ты!
— Работать будешь? Что делать, например?
— Не важно, что. Картинки для старьевщиков рисовать… С рисунков по тротуарам начну, если нужно будет, или с набросков дураков по кафе. Начну с чего бы там ни было.
— А сейчас я от тебя расплáчусь… Поторопись лучше с кофе — я не хочу уснуть.
— Кофе будет готов через минуту.
— Знаешь, — добавил он немного погодя, — я позвоню тому, абстрактному, Попрошу его оставить мне виллу на месяц-другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19