- Маленький счетик, сеньор!
- Счет! - с изумлением воскликнул я.
- Совсем малюсенький! - ответил Хозе.
Я взял у него "малюсенький счетик" и, к удивлению своему, прочел:
Ужин . . . . 1 пезо
Завтрак . 1 "
Ночлег . . . 1 "
Вино . . . . 3 "
-------------------------------------
Итого . . . 6 пезо
"Старик шутит", - подумал я.
Я посмотрел на Хозе, потом на бумажку, потом снова перевел взгляд на старика, хитро улыбнулся и подмигнул ему, желая показать, что я понял его шутку. Но на лице мексиканца не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось неподвижным, словно бронзовое лицо статуи Карла Пятого, которую я видел в столице Мексики.
Когда я, наконец, убедился в том, что мой хозяин и не думает шутить, моим первым желанием было заткнуть ему этим счетом глотку, чтобы он им подавился, а самому ускакать прочь. Но я тотчас же одумался. В сущности, меня отлично накормили и дали мне хорошую постель; я не мог ни на что пожаловаться. Правда, было крайне досадно сознавать, что меня одурачили, но делать было нечего. Мысленно дав себе слово никогда больше не верить в гостеприимство, я вынул кошелек и отсчитал шесть пезо. Затем, послав - тоже мысленно - милейшего Хозе ко все чертям, я пришпорил свою кобылу и ускакал прочь.
Я был так зол, что проскакал карьером мили две. Лишь тогда я остановил лошадь и перешел на рысь. Моя досада начала проходить, и я сам громко рассмеялся над собой.
Надеясь еще застать моих товарищей в Гвадалупе, я поехал, не задерживаясь, прямо по направлению туда. Показывать им "малюсенький счетик" я не собирался. Нет! Я согласился бы заплатить в два раза больше, лишь бы они ничего не узнали.
Размышляя таким образом и иногда снова принимаясь хохотать, я успел отъехать миль пять от Сан-Кристобаля. Вдруг моя кобыла громко заржала и самовольно свернула в сторону на какую-то незнакомую мне дорогу. Я ехал, отдав ей повод, и от неожиданности не успел натянуть его, как кобыла вдруг понесла. Я налег на поводья изо всех сил и надеялся, что мне вскоре удастся остановить ее. Но тут произошла катастрофа: мундштук внезапно сломался, - это был очень изящный, но непрочный мундштук, - и правый повод целиком очутился у меня в руке. Я мог действовать одним лишь левым. Будь тут местность открытая, мне все же удалось бы прекратить бешеную скачку моей лошади. Но она мчалась по узкой тропинке, обсаженной с обеих сторон тройным рядом колючего кустарника. Сверни она в сторону, я неминуемо очутился бы в кустах, что грозило мне весьма неприятными последствиями, так как колючки у них были очень длинные и острые. Пытаться остановить лошадь при помощи единственного повода было опасно. Лучше было дать ей скакать, покуда она не утомится, и стараться лишь удержаться в седле. Долго кобыла не могла выдержать, - она мчалась, словно хотела выиграть приз на скачках. При этом она иногда задирала голову и начинала ржать так, как она заржала, когда я в первый раз увидел ее.
Мы летели мимо быстро мелькавших высоких алоэ, мимо нескольких ранчо, где работники с восторгом замахали нам широкополыми шляпами и приветствовали нас громким криком.
Вдруг перед нами показался большой дом - гасиенда. У окон появилось несколько красивых женщин, смотревших на меня с изумлением. Я невольно вспомнил Дон-Кихота.
"Ох, - подумал я, - что они скажут обо мне! Какой глупый у меня должен быть вид!"
Не успела эта мысль промелькнуть у меня в голове, как моя кобыла круто повернула налево, - так круто, что я чуть не вылетел из седла, - и, проскакав через ворота усадьбы, вдруг очутилась в патио. Тут она сразу остановилась, как вкопанная. От нее шел пар и бока ее быстро вздымались, но она собралась с силами и громко заржала. Тотчас же в ответ ей раздалось ржание, и из конюшни выбежал жеребенок, который начал тереться о мать и ласкаться к ней, изъявляя живейшую радость.
Не успел я опомниться от удивления, как в патио вбежала очаровательная молодая девушка.
Не обращая на меня никакого внимания, она кинулась к моей кобыле и обняла ее за шею. Нежно целуя ее бархатистую верхнюю губу, она стала приговаривать:
- Милая, дорогая моя лошадка! Мора, Морита, скажи мне, где ты пропадала? Откуда ты вернулась?
Кобыла тихо ржала в ответ к поглядывала то на девушку, то на своего жеребенка, словно сама не знала, кому из них она более рада.
Я сидел в седле молча и смотрел в немом удивлении на эту странную сцену. Девушка была необычайно красива: ее длинные и густые черные косы, спускавшиеся на плечи, ее безукоризненные, словно точеные руки, ее темные блестящие глаза, ее румяные щеки, покрытые здоровым загаром, ее алые губки, нежно целовавшие лошадь, - все в ней было прелестно.
"Я, наверное, вижу сон! - решил я. - Я сейчас мирно лежу на чистой постели у Хозе. Во всем виновато это старое вино, которым он меня угостил. Даже "малюсенький счетик" - и тот мне приснился. Ха-ха-ха! Достойный алькад в конце концов оказался радушным хозяином! Все это - сон!"
Но в этот момент в патио вошло еще несколько дам и мужчин, а в воротах показались работники с ранчо, которые кричали мне вслед, когда я мчался мимо них.
Увы, я ошибся! Они, оказывается, вовсе не приветствовали меня, как я думал, а как раз наоборот.
Мне надо было как-нибудь выпутываться из этой истории. К счастью, туман в моей голове, вызванный мараскином старого Хозе, успел уже рассеяться, и я начал соображать, в чем дело. Кобыла моя прибежала к себе домой. Это было ясно. Не менее ясно было и то, что старый господин с седыми усами и густыми черными бровями был не кто иной, как дон Мигуэль Кастро. Да, кобыла подвела меня! Как же мне теперь выпутаться?
Признаться во всем, надеясь на благородство ее владельца?
1 2 3 4 5