На толстых сучьях висели зеленоватые бороды. Золта боялся их,
качался в седле туда-сюда, как шаман Лисня перед очагом-чувалом, и ругал
кобылиц.
Вдруг взревел за спиной Мойпер, хозяин урочища. Ожил, зашумел мертвый
лес. Закаркали вороны. Кобылицы, мелькнув, скрылись за поворотом. Его конь
испуганно заржал и рванулся за ними.
Обезумевшие кони неслись, как духи. Кони чуяли беду... Прижавшись
щекой к теплой шее коня, Золта слушал стук копыт о крепкие корни и
уговаривал Нуми-Торума не губить его. "Буду, буду, великий, мазать рыло
тебе горячей кровью", - обещал он богу. Бог больно хлестнул его по ноге, и
тропа стала шире. Конь вынес его к речке. Кобылицы перемахнули неширокую и
быструю Сюзь-ю и понеслись в гору. На горе их ждали молодые охотники с
ременными арканами.
Когда Золта поднялся в гору и заехал в пауль, белых кобылиц уже
увели.
Он ехал мимо пустующих зимних юрт и думал, что и ему надо переходить
в летний чум. Он построил его еще в месяц налима, но перейти не успел - к
брату Юргану подкралась хворь.
Над его юртой курился дымок, пахло рыбой. Он слез с коня, к нему
бросились собаки, рыбья чешуя блестела на собачьих мордах.
По узкому и темному лазу Золта спустился в юрту.
У чувала сидели женщины. Они выбирали из корзин жирную белую рыбу,
складывали ее в большие горшки и пели:
Перед мужем чуманы расставлю
И скажу старшему своему:
"Богатырь мой, лось быстроногий,
Для тебя я чуманы сделала -
Для буйного молока узкогорлые,
Для рыбьего жира широкие..."
Золта толкнул в спину жену. Она отползла, освободив ему место перед
огнем. Он поел кислой рыбы и вареной травы, снял старую малицу, надел
праздничную и опоясался длинным булгарским мечом. С непривычки давили
железные нагрудники, меч бил его по ногам. Он кое-как вылез из юрты и,
хромая, пошел к брату.
Перед деревянной юртой князя шумели, потрясая оружием, молодые
пастухи и охотники.
- Сожжем гнездо Руса! - кричали они.
Он поглядел на них, проворчал:
- Кони чуяли беду... - и, подняв тяжелую медвежью шкуру, залез в
юрту.
Брат в кожаной малице сидел у чувала, глядел на догорающие угли.
Орлай, любимый сын князя, бегал по юрте и кричал:
- Сожжем гнездо Руса! Вытопчем поля, уведем женщин!
Брат молчал. Наверное, думал, что много мужчин в большом роде и
молодых и старых. Но мало мудрых.
Желая здоровья брату, Золта потерся носом о его колючую щеку и сел
рядом, на мягкую шкуру.
Они долго сидели молча - седые, старые, глядели на умирающий огонь и
думали.
- Утром сын Руса был в капище, - сказал князь.
Золта промолчал, погладил больную ногу и подумал, что опять бог
шамана Лисни ошибся: сын Руса был в капище, а великий Нуми-Торум хлестнул
суком его.
Орлай присел перед ними, положив меч на колени.
- Уйдет зверь, уйдет рыба, - заговорил он, - наши кобылицы не дадут
молока. Великий Нуми-Торум сердится, Великий и Невидимый хочет крови. Так
сказал шаман Лисня. Шаман велит идти в гнездо Руса. - Орлай злился, не
сиделось ему на мягкой шкуре. - В нашем роду есть воины, отец! - кричал он
и бегал по юрте, потрясая мечом.
Князь вздохнул.
- Меч у воина, как мозоль у старика, - сказал он сыну. - Есть мечи,
Орлай, и у братьев Кондратия Руса. Крепкие мечи у них, и крепкие руки.
Золта слушал брата, кряхтел, думал. Кондратий Рус спас его: в темный
месяц метелей приволок на лыжах в свою деревянную юрту и накормил мясом.
- Не бойся братьев Руса, отец! - кричал Орлай. - Князь Асыка воин!
Князь Асыка нам брат и сородич! Шаман Лисня послал к нему своего раба.
- Шаман Лисня из рода узкогрудых, - сказал сыну Юрган. - Князь Асыка,
как ветер: сегодня он здесь, а прошла ночь, его уже нет. Где стояли чумы
князя, осталась зола. А наши юрты вросли в землю, как старые ели. Я тоже
был молодой, Орлай, как и ты, не расставался с булгарским мечом. Ночью я
клал его под голову... Однажды мы поспорили на Шабирь-озере с соседями из
большого ултыра. Мы не хотели делиться с ними рыбой, мы называли озеро
"нашим". Я собрал два десятка молодых воинов. У родового костра мы
поклялись сжечь земляные юрты ултырян, угнать скот и молодых женщин. Я
поднял меч, в знак верности клятве хотел рассечь огонь родового костра.
"Ты молод и храбр, сын мой, - сказал мне тогда отец, - ты чтишь великого
бога предков, но ты забыл о матери. Она из большого ултыра". Я ушел от
большого костра с отцом. Мы шли долго. Тайные лесные тропы уводили нас все
дальше и дальше от пауля. И только на третий день перед заходом солнца мы
подошли к старому городищу. У него не было ворот, гнилые стены осели, рвы
заросли. Мы не видели деревянных юрт, мы не видели чумов. Над буйной
травой поднималась одна старая лиственница, а под ней сидела каменная
старуха Йома. Отец бросил грозной старухе связку беличьих шкурок. Мы
спустились в узкую темную нору, прошли семь шагов, задевая локтями землю,
и остановились перед лазом в круглую юрту. Посреди юрты в чувале,
окованном медью, горел большой огонь. У огня сидел старик. Отец сказал
ему, что Шабирь-озеро, пастбища и луга наши. Так говорят молодые воины.
Так говорит мой сын! Сидевший у чувала старик поднял руку, приглашая нас к
огню. Мы подошли, отец поклонился и положил к ногам его двух куниц...
Старый Юрган сбросил теплую малицу и поглядел на сына. Орлай съежился
и притих. Он не видел таким отца: перед ним сидел не тихий, добрый старик,
учивший мужчин плести крепкие сети, ковать для стрел железные наконечники,
перед ним сидел воин и князь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22