От полученных ощущений я немедленно выпустил из рук "эту грязную
тряпку" и попытался обнять свою исцелительницу, но она, ловко увернувшись,
выбежала в коридор.
Я тяжело вздохнул: не понять этих баб! То они ревнуют своих мужчин
как сумасшедшие к чему-то совершенно нереальному, а через секунду уже
готовы бежать ради них хоть на край света. Лично я ни на первое ни на
второе в отношениях с женщинами был совершенно не способен.
Пошарив в холодильнике, я нашел там кусок колбасы, который и сожрал
вместе с найденным на кухне хлебом. Для такого напряженного дня было,
конечно, маловато, но после трехдневного женькиного затворничества эти
предметы оказались единственными во всей квартире ингредиентами, из
которых можно было составить хоть что-нибудь более или менее съедобное.
Вернувшись в постель, я закурил еще одну сигарету и принялся
размышлять о своем теперешнем положении. В расследовании смерти Платонова
я пока что продвинулся лишь на один шаг - узнал, кто его убил. Но так и не
узнал - за что. А без достаточно убедительных мотивов мне никто не
поверит, тем более, что Фронт, это было ясно, никогда не сознается в
содеянном, так как знает, что его всегда прикроют оставшиеся в живых
сообщники Длинного.
Какую-то тайну явно скрывали зажигалки и смерть самого Гоши. Но
какую? Я разобрал недавно найденный экземпляр за номером 144, но и у него
внутри ничего интересного не обнаружилось.
В общем и целом дело мое, с какой стороны на него ни взгляни,
казалось абсолютно дохлым. К тому же все осложнялось тем фактом, что за
мной, похоже, уже начали охоту гошины друзья.
Все-таки я еще раз осмотрел найденные в пиджаке документы. Обычный
паспорт эсэсэровского образца. Прописка в нашем городе. Лев Алексеевич
Борисов - я опять порыскал в памяти, но ничего конкретного так вспомнить и
не смог, хотя имя казалось знакомым просто до боли.
Снова вздохнув, я перевел взгляд на часы. Шел уже пятый час. Что-то
Женька задерживалась. Я решил, что нужного лекарства в ближайшей аптеке не
оказалось, и она поехала в другую, или к себе в больницу.
От этих мыслей я расчувствовался. Все-таки как хорошо иметь так много
пусть немного ревнивых, но таких ласковых, нежных, заботливых, любящих и
преданных женщин. Мне даже стало жарко от всех этих нахлынувших вдруг на
меня чувств, и я встал с постели и, завернувшись в простыню, вышел на
балкон.
Одна из любящих и преданных женщин в этот момент как раз вылезала из
милицейской машины. Почти одновременно с другой стороны из нее выскочил
сержант с пистолетом наперевес.
- Сучка ревнивая! - меня аж передернуло. - Из-за трусов поганых
заложила! - я рванул на кухню, на ходу скидывая простыню. Там я сдернул с
веревки так и не успевшие толком просохнуть брюки и рубаху, схватил
борисовский пиджак и лихорадочно принялся натягивать на себя все это,
одновременно пытаясь распихать по карманам все свое уцелевшее богатство.
Последней я схватил газету, которую как раз венчал набранный
аршинными буквами заголовок: "Наш журналист начинает собственное
расследование. Милиция же по-прежнему считает убийцей его. Кто выиграет
смертельную гонку?"
Я чертыхнулся. В погоне за сенсацией Поддубный мать родную не
пожалеет. Сунув газету в карман, я отцепил от веревки сырые кроссовки,
кое-как, не зашнуривая, натянул их и рванулся в коридор. На то, чтобы
открыть дверь, у меня ушло еще секунд пять. Выскочив на лестничную клетку,
я буквально в двух метрах от себя увидел бегущего вверх по лестнице
сержанта с оружием.
- Стой, стрелять буду! - завопил он.
Если бы милиционер, как ему было разрешено начальством, пальнул сразу
же, без предупреждения, то этой историей я развлекал бы сейчас чертей в
аду - в обмен на щадящий температурный режим своего котла.
Однако, как поется в одной популярной песенке: "вспомните как много
есть людей хороших, их у нас гораздо больше, - вспомните про них". Хотя я
и совсем не уверен, что улыбка вдруг коснулась моих глаз, ибо в тот момент
был занят тем, что совершал акробатический прыжок через всю площадку,
стараясь схватиться за перила пролета, ведущего наверх, и,
перекувырнувшись через них, выиграть еще хотя бы пару метров.
Выстрел прозвучал как раз в тот момент, когда я в очередной раз
стукнувшись своей многострадальной головой, теперь - о ступеньки, почти
что уже успел подняться на ноги после своего невероятного кувырка. Пуля
обожгла мне плечо - на этот раз левое. Я все-таки удержал равновесие и
побежал наверх. Снизу раздался женский визг.
- "Так тебе и надо", - злорадно подумал я. - А ты что думала - что
меня на пятнадцать суток за мелкое хулиганство посадят?!
Все остальные пролеты я преодолевал буквально в два прыжка каждый,
переваливаясь через перила, чтобы сэкономить время, не бегая по площадкам.
Моя физическая подготовка была явно лучшей, чем у сержанта, пробежавшего к
тому же до этого уже целых три этажа.
К чести Женьки, надо сказать, перебинтовала она меня все-таки
действительно классно - боли практически не чувствовалось никакой.
В этот момент я молил Бога (какого-какого, - ну что вы пристали - не
знаю!) только об одном, - чтобы в этом подъезде оказался ход на чердак, и
чтобы он был открыт. Молитвы мои были услышаны. К девятому этажу я успел
порядочно оторваться от преследователя, который даже и пистолет
использовать почему-то больше не пытался, и поэтому без опаски быть
подстреленным принялся карабкаться по лестнице, ведущей к дверце в
потолке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59