Продолжайте так, как вы начали -
расширительно.
- Есть! - Папазян встал. Запнулся, а потом застенчиво спросил: - Господин
полковник, а у вас уже есть версия?
- А у вас? - спросил я, откинувшись на спинку стула, чтобы удобнее было
смотреть стоящему в лицо.
- Так точно!
- Ну-ка...
- Неизвестный науке мутантный вирус! Он поражает центры торможения в мозгу,
и больной проявляет агрессивность по пустяковым, смехотворным для
нормального человека поводам, а затем сам не помнит того, что совершил в
момент помутнения. Но остается потенциальным преступником, потому что вирус
никуда не делся, сидит в синапсах. Возможно, нам грозит эпидемия.
- Да вы совсем молодец, Азер Акопович! Браво!
- Вы думаете примерно так же?
- Чтобы подтвердить версию о недавней мутации и ширящейся эпидемии нужно -
что?
Он поразмыслил секунду.
- Видимо, показать статистически, что подобные случаи год от года
становятся многочисленнее, а какое-то время назад их вообще не было.
- Вам и карты в руки,- я вздохнул.- У меня тоже есть версия, Азер Акопович,
и ничем не лучше вашей. Она основана на одной-единственной фразе
Кисленко...
- На какой? - жадно спросил Папазян.
- Простите, пока не скажу. Идите.
Он четко повернулся и пошел к двери.
- Ох, секундочку!
Он замер и повернулся ко мне снова.
- Скажите, вы знаете такого писателя - Януша Квятковского?
- Да,- удивленно ответил Папазян.- Собственно, он поэт... Поэт и издатель.
- Хороший поэт?
- Блестящий. Одинаково флигранно работает на польском, литовском и русском.
Он молод, но уже не восходящая, а вполне взошедшая звезда.
- Молод - это как?
- Ну, я не знаю... где-то моего возраста.
Значит, он моложе ее. И довольно прилично, лет на пять - семь.
- И о чем он пишет?
- Вот тут я с его стихами как-то не очень. Уж слишком он бьет себя в грудь
по поводу преимуществ католицизма. И вообще - польская лужайка самая важная
в мире.
- Ну,- проговорил я задумчиво и, боюсь, с дурацким оттенком в общем-то
несвойственной мне надзидательности,- чем меньше лужайка, тем она дороже
для того, кто на ней собирает нектар.
Папазян улыбнулся.
- Мне ли не знать?
- А, так просто Квятковский не ту лужайку хвалит?
Мы с удовольствием посмеялись. Среди бесконечных разбойных нападений и
мутантных вирусов явно недоставало дружеского трепа. Наверное, чтоб
доставало, нужно быть поэтом и издателем.
- А зачем это вам, Александр Львович?
- Неловко кушать коньячок с человеком, которого совсем не знаешь, а он
знаменит.
- Ну и знакомства у вас! - завистливо вздохнул Папазян.
Знакомство. Что ж, можно назвать и так. Родственник через жену. Я жестом
отослал поручика: сделав сосредоточенное лицо, показал, как набираю,
набираю что-то на компьютере.
Значит, она с националистами связалась. Мало нам печалей. Только бы не
ляпнула, дурочка, что дружит с полковником российской спецслужбы. Он ее
тогда ни за что не опубликует.
Судя по времени, уже картошку доедает. Переходим к водным процедурам.
Интересно, успела она спрятать коньяк или забыла?
Или не собиралась даже, только делала вид?
Размахайка на голом и ленточка в ароматных волосах. Тонус не тот...
Мутантный вирус, значит. Что ж, идея не хуже любой другой. Мы, между
прочим, об этом не подумали. Надо быть мальчишкой, чтобы такое измыслить. А
ведь при вскрытии тела Кисленко эту версию не отрабатывали. Надо уточнить,
не было ли отмечено каких-либо органических изменений в мозгу. Может,
произвести повторное?.. Ох, ведь жена Кисленко, наверное, уже забрала тело.
Бедная, бедная.
Если вирус - значит, у нас с Круусом есть шанс в ближайшем будущем слететь
с нарезки. Интересно. Вот сейчас щелкнет что-то в башке - и я, ничуть не
изменившись в смысле привязаностей, превращусь в персонаж исторического
фильма. Ввалюсь к Стаське, замочу ее борзописца из штатного оружия, потом
ее оттаскаю за волосы...
Интересно, ей это тоже будет лестно? Захлопает в ладоши и закричит:
"Ревнует! Ура!"?
Устал.
Траурные церемонии давно завершились, набережная была пустынна. Редкие авто
с оглушительным шипением проносились мимо, вспарывая лужи и выплескивая на
тротуары пенные, фестончатые фонтаны - приходилось держать ухо востро.
Мрачная Нева катилась к морю, а ей на встречу пер густой влажный ветер и
хлестал в лицо, толкал в грудь. По всему небу пучились черные лохмы туч,
лишь на востоке то развевались, то вновь пропадали синие прорехи - словно в
издевку показывая, каким должно быть настоящее небо.
Я долго стоял под горячим душем, потом под холодным. Потом сидел в
глубоком, родном кресле в кабинете; пушистый, тяжелый, как утюг, уютный
Тимотеус грел мне колени, я почесывал его за ухом - он благостно
выворачивал лобастую голову подбородком кверху, и я чесал ему подбородок, и
слушал Польку, которая, устроившись на диване под торшером, поджав под себя
одну ногу, наконец-то читала мне свою сказку. Надо же, какие
психологические изыски у такой малявки. У меня бы великан непременно начал
конфискацию еды у тех, кто вообще уже ни о чем не думает на всем
готовеньком. Нет, возражала она, отрываясь от текста, ну как же ты не
понимаешь, они тогда начали бы думать только о еде, и все. А те, кто уже и
так думал только о еде, начали думать, как спастись, как помочь себе -
сначала каждый думал, как помочь самому себе, потом постепенно сообразили,
что помочь себе можно только сообща, так, чтобы все помогали всем.
Я слушал и думал: красивая девочка, вся в маму. Грудка уже набухает,
господи ты боже мой. Неужели у Польки талант? От этой мысли волосы
поднимались дыбом, и гордо, и страшно делалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81