бережный - лжет, Честный - чуть что, рубит наотмашь...
Горячий ликующий ветер, огибая ветровое стекло, бил в лицо. Разливы цветов
на обочинах мелькали и сметали друг друга. Шипя, дорога танцевала
навстречу, как змея.
Прекрасный, нечестный мир.
Ираклий лихо затормозил у самых ворот своей сагурамской дачи. Выскочил из
машины, галантно распахнул дверцу со стороны Стаси.
- Прошу.
Потом, ухмыляясь, открыл дверцу мне. С букетом я был совершенно беспомощен.
- Прошу и вас.
Навалившись обеими руками, сам распахнул перед нами створку ажурных ворот.
Полого вверх в темную глубину сада уходила дорожка.
- Добро пожаловать в приют убогого чухонца.
Забавно, он уже не в первый раз называет так свое родовое гнездо. Я никогда
не решался спросить, в чем тут дело. Подозреваю, игра сложилась уже давно,
благодаря многолетней фамильной дружбе князей Чавчавадзе с баронами
Маннергейм. Корни ее уходят годы, пожалуй, в тридцатые. Вот и Ираклий в
свое время долго служил вместе с Урхо. Я с Урхо никогда не был особенно
близок, и никогда мне не довелось бывать в его особняке под Виипури, но,
думаю, случись такое, у ворот он непременно пригласил бы войти в бедную
саклю, прилепившуюся к крутому склону соплеменных гор. Или что-нибудь в
этом роде.
Наконец-то тень. Только в саду я понял, как, при всей своей любви к солнцу,
с непривычки устал от него. Настоящей прохлады не было, однако, и здесь -
сухой прогретый воздух томно играл листвой, колыхался среди деревьев,
причудливо катая волны запахов от одного к другому, так что, проходя мимо
олеандра или жасмина, мы вдруг ощущали на миг аромат глицинии, а возле
глицинии вдруг проносилась струйка тягучей патоки дрока. Хотелось сесть на
землю, привалиться спиною к стволу хотя бы вот этой фисташки, зажмуриться и
дышать, дышать.
- Хочу обратить ваше внимание, Станислава Соломоновна,- древний источник.
Он волшебный. Еще триста с лишним лет назад люди заметили, что каждый
глоток отнимает один грех.
- О-о! У меня как раз такая жажда! Нужно пить и пить!
Она стремительно подбежала к высокой тумбе красного кирпича, в нише которой
журчала чуть слышно кристально чистая влага. Стараясь стоять подальше,
чтобы не забрызгать платье, и даже отведя одну руку за спину, ладошкой
другой она черпала и пила, пила. Не простудилась бы... Только что с
солнцепека, а горлышко-то у нее слабенькое, я знал.
Отвернувшись, выпрямилась, отряхивая руку. Лицо - счастливое, глаза
сверкают, и чуть вздрагивает безымянный цветок в черных кудрях. И влажно
поблескивает подбородок.
- Вкусная! И двадцать семь грехов как не бывало! А можно еще, он не
обмелеет?
- Сколько вашей душе угодно, Станислава Соломоновна. Я вижу, вы великая
грешница. Или решили запастись на будущее? Только не простудитесь.
Он будто читал мои мысли.
Может и читал слегка. Друг.
- Александр тоже вчера набросился было,- Ираклий лукаво посмотрел на меня и
подмигнул.- Но потом быстро понял, что есть напитки куда более целебные.
Стася совсем по-детски затягивала шею, чтобы с подбородка не капнуло на
платье.
- Еще пятнадцать,- опять повернулась она к нам, вытирая улыбающиеся губы
тыльной стороной ладони.- А? Нет, целебнее нет.
- А молодые вина? - явно оскорбился Ираклий.
- Спасибо, Ираклий Георгиевич, но это не для меня.
С нею что-то случилось?
Она вдруг подошла ко мне. Взглянула чуть исподлобья.
- Здесь можно принять душ, Саша? Я успею до обеда?
- Разумеется. Сейчас я провожу.
Наконец-то что-то родное в интонации. И тоски - как ни бывало, лишь
удивление: что за тьма мне пригрезилась, из какого ящика Пандоры? Ведь все
хорошо, все чудесно. Покой, солнце. Дышать...
- Как красиво здесь.- сказала она.
- ДА. Я знал, что тебе понравится. Идем.
- Знаешь, что я подумала там, у Джвари? Совершенно необходимо иногда
увидеть воочию те прекрасные места, о которых до этого только читал и
только от поэтов знал, как они прекрасны. Тогда сразу становится ясно, что
и остальное прекрасное, о чем мы читаем - совесть, преданность, любовь -
тоже не выдумка.
- А тебе иногда кажется, что выдумка?
Она пожала плечами.
- Как и тебе.
- Ну не-ет...
Она усмехнулась с грустным всепрощающим превосходством.
- Кому-нибудь другому рассказывай, Я-то уж знаю.
- Старый дядя Реваз, будто спрыгнувший с картин Пиросмани, сидел в плетеном
кресле у входа, в тенечке, обмахиваясь последним номером "Аполлона", и явно
поджидал нас - увидел и сразу встал.
- Гамарджобат, мадам! Гамарджобат, батоно княз!
- Добрый день, дядя Реваз.
"Реваз" и "княз", благодаря его произношению, составили, на мой взгляд,
идеальную рифму. Я коротко покосился на Стасю - заметила ли она? Не
подвигнет ли эта деталь, например, на эпиграмму? Мне всегда было ужасно
приятно и даже лестно, если в ее стихах я угадывал отголоски впечатлений,
коим я был пусть не виновником, но хотя бы свидетелем. Нет, ее лицо
оставалось отстраненным.
- Это Станислава Соломоновна, большой талант,- проговорил я.- Это Реваз
Вахтангович, большая душа.
- Здравствуйте, Реваз Вахтангович.
- Заходите дом, прошу. Дом прохладно.- Он говорил с сильным акцентом, но
мне и акцент был мил, и акцент был пропитан солнцем. Сделал шаг в сторону,
пропуская Стасю к ступенькам, и, когда она прошла, наклонился ко мне.
Сказал вполголоса: - Вам депеша пришел, батоно. В конверт. Протянул мне.
- Спасибо, дядя Реваз,- я оттопырил правый локоть, а дядя Реваз сунул мне
конверт подмышку - я прижал его к боку и, по-прежнему с врученным мне
Стасей стоглавым младенцем на руках, вошел в дом.
Здесь, в действительно прохладной прихожей, Стася и княгинюшка Темрико уже
ворковали, успев познакомиться без меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81