-
Идемте! - повторил он.
Тою же ветхой лестницей мы спустились ниже первого этажа, в подвал. Старик
отпер одну из тяжелых дверей, тронул выключатель, и цепочка тускло-желтых
ламп вспыхнула, уводя взгляд вдаль, на всем протяжении нескончаемого,
загроможденного дряхлой мебелью коридора. Порой приходилось даже
протискиваться, идти боком, чтобы не зацепить торчащие ножки кресла,
опрокинутого на истертую тахту, или ржавый ключ, бессильно свисающий из
замочной скважины ящика громадного комода, под который, вместо одной из
ножек, были подложены книги возрастом не менее полутораста лет... Дошли до
конца, до глухой стены. Старик постоял неподвижно; похоже, он еще
колебался. Потом встряхнул головой - и я внезапно понял, что именно сейчас
он окончательно решил оставить меня в живых.
- Я тоже умею быть благородным и честным,- проговорил он.- К тому же,
полагаю, именно вас я ждал все эти годы.
Он странно, как бы пританцовывая на месте, несколько раз аритмично нажал на
большой темный овал - след сучка - красовавшийся на краю одной из половиц,
примыкавших к глухой стене. Раз-раз... раз-раз-раз-раз... раз...
раз-раз-раз... Глухая стена с неожиданной легкостью шевельнулась и уползла
вправо. Открылось небольшое кубическое помещение, в потолке которого чуть
теплился полусферический матовый плафон. Стены были, похоже, чугунными;
доисторически дико тянулись вертикальными вереницами вздутия заклепок.
- В прошлом веке не умели многого, что умеют сейчас, но одного у них не
отнимешь. То, что они умели, они делали добротно, на века. Прошу,- и старик
сделал рукою жест, пропускающий меня вперед.
Я вошел в железный куб.
Старик последовал за мною и снова станцевал одной ногой. Стена почти
беззвучно встала на место, а наша тяжелая чугунная клеть медленно, чуть
подрагивая, в сопровождении вдруг донесшегося снаружи приглушенного гула,
поплыла вниз.
Мы опустились, пожалуй, метров на семнадцать-восемнадцать. Клеть рывком
остановилась. Секунду ничего не происходило, а затем одна из ее стен
широкой лопастью отворилась, с отвратительным металлическим скрипом
повернувшись на угловой оси.
И снаружи уже горел свет. Просторный подземный зал открылся моим глазам;
вслед за усмехающимся стариком я шагнул вперед и оказался на узком
металлическом карнизе, обегавшем зал по периметру на половине высоты от
пола до потолка.
Почти весь объем зала занимал стоящий посредине чугунный монстр - нелепо и
неуклюже огромный, тоже простроченный вертикальными строчками заклепок,
окруженный раскоряченными переплетениями толстых и тонких, прямых и
коленчатых труб.
Больше всего он походил на невероятных размеров паровой котел. От него за
версту веяло чудесами науки Жюль-Верновских времен. Здесь, у лифтовой
стены, карниз проходил от него метрах в десяти, но с остальных трех сторон
примыкал вплотную, становясь более широким, и там его загромождали какие-то
невероятные, допотопные средства управления: манометры, рычаги, маховики,
рукоятки, призматические перископы, еще более придавая гиганту вид какой-то
чудовищной парасиловой установки. И я как-то сразу понял, что - вот он, тот
самый "сундучок побольше и посложнее", о котором упомянул распираемый
тщеславием и гордостью Клаус Хаусхоффер перед гостями.
Старик с доброжелательным любопытством посмотрел на меня.
- Вы хорошо держитесь, Трубецкой,- сказал он.- Но, бьюсь об заклад, вы даже
не догадываетесь, что это такое.
- Меня вдруг ошпарила догадка.
- В этой штуке делают людей агрессивными.
- Черт возьми, вы почти угадали. Но даже вы не представляете их размаха. В
этой штуке сделали людей агрессивными. Навсегда. Идемте,- и он двинулся по
чуть раскачивающемуся, чуть гудящему от шагов карнизу. Я пошел следом.
"Найди их и убей". Кого? Вот этого перемолотого жизнью полусумашедшего
старика? Кого?
Мы подошли к толстой короткой трубе первого перископа. Хаусхоффер с
заметным усилием сдвинул с нарамника железную заслонку, и на кирпичную
стенку напротив выхлестнул ослепительный световой блик; в пробившем
сумеречный воздух луче плыли, как звезды, пылинки. На изглоданном лице
Хаусхоффера резче прорисовались морщины, белые отсветы легли на древние
приборы. Щурясь, Хаусхоффер потянул на себя висящую на решетчатом
раздвижном кронштейне дисковую кассету со сменными светофильтрами; чуть
прокрутил ее, выбирая, и ладонью с силой нашлепнул один из фильтров на
перископ. Свирепый луч, бивший из адской топки "котла", померк.
- Извольте,- сказал Хаусхоффер, чуть отступив в сторону от перископа,
поднес ко рту бутылку и сделал глоток.
В черном бездонном провале висел круглый, немного взлохмаченный сгусток
огня. Несколько секунд я ошеломленно моргал - глаз привыкал к режущему
свету медленно - и память бестолково металась от одной ассоциации к другой,
пытаясь сообразить, на что это похоже...
- А если пошире - то вот так,- сказал Хаусхоффер и, неловко зажав коньяк
подмышкой, обеими ладонями немного прокрутил широкое рубчатое кольцо,
охлеснувшее тубус перископа.
Сгусток стремительно съежился, превратился в каплю. А далеко по сторонам от
него, в густой, невероятно густой и, казалось, не имевшей пределов тьме
глазу вдруг померещились едва неуловимые искры. Две... три...
В полной прострации я глянул на Хаусхоффера.
- Это.. Это...
- Солнечная система, малый кристалл,- хрипло сказал Хаусхоффер и снова
отхлебнул из горлышка.
Внутри у меня все оборвалось. Секунду спустя, словно парализующий яд потек
у меня по жилам, одна моя рука, лежавшая на трубе перископа, бессильно
съехала с него и повисла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81