отнять чужую
жратву и запихнуть себе в брюхо,- он перевел дух,-Рашке решил, что получил
идеальный испытательный стенд. Он так и не уразумел, что эти пылинки внизу
- люди, что они мечтают и страдают, как мы. Хотел попробовать на целой
планете то один препарат, то другой... Ступак решил, что получил племенную
ферму для выращивания несгибаемых революционеров, в грош не ставящих ни
жизнь врагов, ни жизнь друзей. Он был уверен, что, погибая там на
баррикадах, они попрут сюда и уж тут дадут чертей эксплуататорам. Ну а
дед... Он решил, что судьба кинула ему шанс стать королем мира. Нужно лишь
устроить бойню. Нужно лишь, чтобы как можно больше людей там,- он ткнул в
сторону котла и, потеряв равновесие, снова ухватился за мое плечо; нас
обоих слегка качнуло,- умирали с тем же криком "Хайль Хаусхоффер!" Тогда
они они очнутся здесь с тем же криком. Чего проще - имея на контакте
двойника за этим вот пультом! Еще в четырнадцатом году молодой генерал,
получивший когда-то маленький ящичек в подарок от отца, прославился своими
военными и политическими предсказаниями. Германия проиграла. Но Хаусхоффер
уже прослыл великим магом. Он нашел и натаскал Гитлера. Он придумал ему
свастику, кстати... А, вы же не знаете, что такое свастика...
- Буддийский символ,- осторожно сказал я.- Насколько мне известно, даже
буддийские монастыри на картах обозначаются свастикой.
- Да,- задумчиво сказал Хаусхоффер.- Отец дурил их Тибетом, Шамбалой...
Ведь он не мог сказать, откуда на самом деле получает информацию! Это
казалось даже более удобным - до поры до времени подвергать превратностям
политической игры пешку Адольфа, а самому держать все нити. Но опять не
получилось. Информация была, а реальная власть ускользала...
Он наконец оторвался от моего плеча и, нетвердо крутнувшись на каблуках,
повернулся лицом к котлу и вновь оперся на пульт. Он опьянел. Но я уже знал
главное: он не бредил.
- И ведь не только информация,- пробубнил он, и тут я с ужасом и жалостью
понял, что он до сих пор страдает из-за неудачи отца, а следовательно, и
своей; и если бы у него были силы, если бы он знал, как - он начал бы все
сызнова.- И средства воздействия тоже были... ну, хотя бы зонды, при помощи
которых следят за событиями там. Последнее время они их стали замечать,
правда... они приписывают их,- он уныло хихикнул,- инопланетянам. У-фо! -
непонятно выкрикнул он с полным триумфом.- А знаешь, почему? - он горестно
замотал головой.- Не удалось - почему? Потому что средство Рашке
подействовало слишком хорошо. Тебе даже не представить, русский, какие они
там теперь ублюдки, как мелко и гнусно тянут все только на себя. на себя,
на себя... Даже Гитлер не сумел их объединить по-настоящему, даже Сталин,
все бы только и смотрели, где бы урвать... а, ты ведь не знаешь, что такое
Сталин,- он уже нетвердой рукой сунул в рот горлышко бутылки, но чуть
промахнулся, и струйка коньяка потекла у него по подбородку.- Русский
офицер! - с пафосом крикнул он и захохотал. А потом, запрокинув болтающуюся
голову, снова отхлебнул, на этот раз более удачно. Вытер губы рукавом
свитера.
- И потому я теперь только шалю,- сказал он, ухмыльнувшись и подмигнув мне
с пьяной хитринкой. Приложил одну ладонь ко рту полурупором, как я давеча у
входа в дом, и пробубнил замогильным голосом: - не надо двигаться. Не надо
бояться. С вами говорит представитель галактического гуманоидного центра...
Опустил руку. Снова смущенно и виновато глянул на меня сквозь свесившийся
ниже носа клок редких сивых волос.
- А иногда... - и вдруг с ненавистью пихнул ногою груду пустых бутылок, и
та раскатилась с оглушительным стеклянным звоном,- иногда так нарежусь за
пультом... Потом и не вспомнить, что вытворял. Только из газетных сенсаций
иногда вычисляю. Бер-р-мудский треугольник! - непонятно сказал он, будто
выругался. И замолчал.
Теперь он замолчал надолго. Я смотрел на его размякшее лицо со слезящимися
глазами, и мне было жалко его, и пора бы его отвести спать. Но он стоял
понурясь и иногда чуть пошатываясь.
- Русский. Бери его. Может, что придумаешь. А меня от этого инкубатора
пламенных борцов за державную незыблемость богоданной власти, за
освобождение рабочего класса, за дело Ленина-Сталина, за чистоту арийской
рассы, за самоопределение маленьких, но гордых народов, за демократию, за
американскую мечту... уже тошнит.
В голову мне, упруго извиваясь, вползла ледяная мысль, от которой захватило
дух и снова захотелось сесть.
- Послушай, Альберт,- я старался говорить спокойно и очень внятно,- а есть
ли гарантия, что мы - не в котле?
Он не шевелился.
- Ты назвал их чистилищем, а нас раем. Но ведь где-то, должен, значит, быть
и ад. Или, значит, ад они, а чистилище мы, но тогда... есть что-то еще
выше? И вообще, почему только три ступени?
Он не шевелился. Я уже начал думать, что он не слышит, что он уснул, стоя.
Но он вдруг рывком, чуть не опрокинувшись на спину, задрал горлышко, сунул
в рот, и, гулко глотая, допил коньяк залпом - а потом, широко
размахнувшись, изо всех сил швырнул бутылку об котел. С оглушительным в
спертой тишине подземного зала звоном бутылка взорвалась, и осколки, жестко
стуча о препятствия, разлетелись в разные стороны.
- Есть бездны,- хрипло сказал Хаусхоффер, с ужасом уставясь на меня
налитыми кровью глазами,- в которые лучше не заглядывать. Понял, русский?
Если не хочешь сойти с ума.
3
Расследование было закончено.
Я не нашел их и не убил. И я не знал, как предотвратить новые преступления
выходцев из преисподней. Но решать судьбу котла было не мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81