С утра мы сожгли большую часть обоза, который связывал нам
руки. Провианта все равно почти не осталось. Но Ализон был рядом
-- в каких-то двух переходах от нас. Главное -- добраться до его
крепостных стен.
Утром был большой бой. Нам удалось прорваться сквозь гати,
хотя при этом полегла едва ли не половина батавов. Германцы на
гатях поначалу сохраняли какое-то подобие строя. Они стояли
густыми крепкими колоннами, которые возглавляли раскрашенные
красками и перьями вожди. Но едва мы ступили на гати, все у них
перемешалось. Каждый хотел побыстрее добраться до римлян. Ради
этого многие даже бросались в болото. Эта толпа впитывала в себя
любой удар, любой нажим, словно не обращала на него внимания.
Приходилось буквально прорубаться сквозь нее. Батавов сменил
первый легион. Потом наш. Правда, по-настоящему нам драться не
пришлось. Германцы разом, будто по команде, отхлынули назад, и мы
выбрались на открытое пространство.
Не знаю, как его назвать. Огромная поляна посреди леса. А
скорее -- широкое и очень длинное поле. Высокая -- местами по
живот -- рыже-зеленая трава: что-то похожее на осоку, только
мягче. И твердая почва под ногами.
Сцева сказал: "Они испугались". Варвары поняли, что вот так --
лоб в лоб -- мы перережем их всех. У многих из германцев нет даже
щитов. Зато теперь появилась их конница.
Наша когорта шла справа от колонны, выполняя роль прикрытия.
Рядом находились легковооруженные воины и конница. Германцы
крутились невдалеке -- то пуская стрелы, то делая вид, будто
лавой бросаются в атаку. Раз за разом вспыхивали быстрые конные
схватки. Но римлян было мало, и они не уходили далеко от пехоты.
Я обратил внимание, что стараюсь держаться рядом со вчерашними
соратниками. Не то, чтобы во мне от этого поселялось спокойствие.
Но было легче. И не только потому, что я знал: они меня выручат.
До Тевтобургского леса мы не особенно-то жаловали друг друга. Но
здесь нельзя быть одному. Одному здесь быть стыдно, скверно и
невозможно. Это -- другое время, ясное и жестокое. Я был частицей
их, а вместе мы были частицей всего остального. Только так можно
выжить. Выжить -- значит пробиться.
Наше внимание привлекла странная картина. Среди германцев
появился разительно отличающийся от них всадник. На нем было
снежно-белое, длинное, свисающее до земли одеяние. На шее висела
золотая цепь, голова была не покрыта, волосы уложены на римский
манер. Он выглядел очень молодо. Удивляла его гордая, царская
осанка. "Арминий! Арминий, кто же еще!" Мы не сомневались в этом,
хотя раньше не видели его ни разу.
Наши всадники сбились в лаву и кинулись в ту сторону. Было
видно, что Арминий поворачивает коня к лесу. Потом все закрыла
стена из германцев. Они тоже успели набрать ход. Послышался
грохот, как при камнепаде. Вой людей и лошадей. Было видно, как
лошади встают на дыбы и бьют друг друга копытами. Вся эта
огромная масса неустойчиво раскачивалась то в одну сторону, то в
другую. Потом что-то там оборвалось, и теперь они неслись на нас.
Как передать вам это? Слова не могут поспеть за событиями.
Любое из моих описаний не значит ничего по сравнению с тем, что
было там.
Конечно, мы успели перестроиться. Мы повернулись в их сторону
и стали по манипулам. Шестью маленькими волноломами -- чтобы
разбить на куски энергию этой волны.
Римские всадники успели обогнуть когорту. Первые германцы
последовали за ними, но остальные обрушились на нас.
Вы представляете несущееся на вас галопом стадо лошадей?
Лошадей, которые ни в коем случае не свернут в сторону. Они в ста
шагах от вас, но через мгновение -- уже рядом.
Мы метнули пилумы. Один всадник опрокинулся назад, одна лошадь
рухнула, придавив херуска. Еще одна встала на дыбы; в нее
ударилось сразу несколько лошадей, она упала и, скользя по земле,
как огромный снаряд, врезалась в наш строй. Мы отпрыгнули в
стороны, чтобы эта туша не сбила нас с ног, но другие германцы
были уже рядом. На меня мчался херуск с длинным копьем -- не
копьем даже, а колом, обожженным на костре с одной стороны. Я
успел подставить щит. Сила удара была так велика, что я упал на
спину. Правда, и сам германец вылетел из седла, но я тут же
потерял его из виду, поскольку в нескольких вершках от моей
головы промелькнули конские копыта.
Удар рассеял всю когорту. Когда мне удалось подняться,
никакого строя уже не было. Кучками и поодиночке легионеры
дрались с конными.
Я увидел своего. Это был Чужак, отбивавшийся от старого,
мосластого, закутанного в шкуры херуска. Седые, жирные волосы
варвара грязными пучками торчали во все стороны. Он коленями
сдерживал лошадь и размахивал топором на длинном толстом
топорище, сжимая его обеими руками. Чужак метил мечом в бедро
германца, но промахнулся и, потеряв равновесие, не успел прикрыть
голову щитом. Удар топора пришелся вскользь по шлему Чужака, но
оглушил легионера, и тот упал. Старик размахнулся, чтобы добить
его.
Я бросился туда, но почувствовал, что не успеваю. Не знаю,
откуда появился Сцева. Он подставил под удар германца свой щит,
держа его обеими руками. Щит раскололся, и Сцева отбросил его
остатки в сторону. Германец замахнулся еще раз, теперь на Сцеву.
Но тот нырнул под брюхо его коня и выскочил с другой стороны уже
с окровавленным мечом в руке. Уворачиваясь от падающей лошади,
которой он вспорол живот.
Дальше смотреть на них мне было некогда. Я вертелся, как
угорь, отбиваясь от всадников. Правда, стало легче. Когда за ними
нет массы и скорости, у них много уязвимых мест.
1 2 3 4 5 6 7