— Режим может и не так плох, — отвечал Бени. — Вот если бы еще убить царя!
Коба навострил уши и наполнил стаканы.
— Убить царя — задача, несомненно, благородная! — сказал он и выпил.
— Несомненно! — подтвердил Бени и тоже выпил.
Коба засунул правую руку в карман, почесал яйца и спросил:
— Но как это сделать?
— Да, действительно, как? — повторил Бени. — Царя убить — не яйца почесать!
Коба поспешно вынул руку из кармана.
Изрядно захмелев, они говорили довольно громко, так что их можно было слышать из-за соседних столиков. Неудивительно поэтому, что вскоре к ним подсел какой-то лохматый и вонючий мужик.
— Ежели господа желают облегчить народные страдания цареубийством, — сказал этот косоглазый, похожий на попа, мужик, — я могу помочь.
«Господин» Коба оживился. Своим длинным щербатым носом он явственно учуял шанс заарканить еще одного простака.
Бени подумал о другом. Ему казалось, что он уже не впервые видит этого человека, и он пытался вспомнить, где именно они встречались прежде.
— Но каким образом вы нам поможете? — спросил итальянец, недоверчиво глядя на мужика.
— Я могу привести царя, куда вам будет угодно.
Внезапно Бени вспомнил, где он видел этого человека. Это был тот самый мужик, у которого Лев Давидович Бронштейн пытался отобрать выпивку в магазине Каскада. «Помнится, Лева еще сказал тогда, что этот оборванец далеко не так прост. Вероятно это, действительно, особа, приближенная к императору,
— подумал Бени. — Такой может помочь… Но не провокатор ли этот тип?» Все это действительно смахивало на провокацию. Бени решил сделать проверочный ход.
— Сможете ли вы привести царя сюда сегодня вечером, ну, или, скажем, завтра? — спросил он.
— Ну, нет! — воскликнул мужик. — Не так скоро! Нынче вечером он может уже куда собрался!
— А сколько вам потребуется времени, чтобы подготовить такую встречу? — спросил тогда Бени.
— Дней десять.
«Это не провокатор, — подумал Бени. — Провокатор пообещал бы сегодня же вечером привести царя, а вместо этого привел бы жандармов.»
— Хорошо! — сказал он вслух. — Пусть будет 30 декабря.
Мужик кивнул головой.
— Итак, — подвел итог Бени, — 30 декабря, в десять часов вечера, в ресторане «Корнер». Идет?
— Идет! — согласился Распутин.
— А если у вас не получится?
— Тогда я приду один, и мы передоговоримся на другой день.
— Логично, — согласился Бени.
Они обсудили еще кое-какие детали заговора, а затем оставили эту тему, заказали водки, селедку с молокой и как следует нажрались.
* * *
Мы оставили генерала Барсукевича в его кабинете в тот момент, когда он вызвал к себе капитана Жмуду. Читатель, лишенный возможности встретиться со старым знакомым (мы еще увидим Тадеуша Каллистратовича!), вероятно понимает, что нам пришлось поступить так, чтобы поприсутствовать при исключительно важном для всей этой истории (и для истории вообще!) разговоре в ресторане «Корнер».
Возвращаясь в генеральский кабинет к четырем часам дня, мы вновь застаем Адольфа Арнольдовича в одиночестве. Причем одиночество это не гордое, а скорее озабоченное. Жмуду он отправил на Финляндскую железную дорогу с приказом разузнать все подробности встречи тамошней полиции с загадочным полковником, а сам отворил дверцы стенного шкафчика, извлек оттуда бутылку портвейна, зачем-то погладил ее и открыл.
«Почему эти болваны его не арестовали, — размышлял генерал, потягивая мутное багровое вино. — Впрочем, почему его должны были арестовать? Подумаешь, распивал и матерился в тамбуре. Я, вон, каждый день пью портвейн и матерюсь в своем служебном кабинете!»
Его размышления были внезапно прерваны появившимся на пороге комнаты дежурным.
— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — почтительно произнес жандарм, — г-н Кирхнер собственной персоной!
— Кто? — переспросил генерал, медленно возвращаясь к действительности.
— Г-н Отто Кирхнер, бумажный фабрикант.
«Вот именно, что бумажный! — подумал Барсукевич. — В наше время все фабриканты — „бумажные.“
— Ну что ж, просите! — сказал он вслух.
Сотрап щелкнул каблуками, отдал честь и вышел.
Адольф Арнольдович спрятал под стол бутылку.
Кирхнер вошел с крайне недовольным видом. Назревающие фингалы под обоими глазами и красный распухший нос делали его лицо похожим на маску, а образованный двумя кусками пластыря белый крест посреди низкого лба придавал фабриканту сходство с рыцарями таинственных средневековых орденов. Барсукевич давно недолюбливал Кирхнера и с удовольствием лицезрел его в столь жалком обличье.
«Крестоносец» плюхнулся в стоявшее перед генеральским столом кресло и заявил:
— Возмутительные безобразия творятся во вверенном вашей охране городе, г-н генерал!
— Я не охраняю город, г-н Кирхнер. Я лишь охраняю порядок в городе, а это, согласитесь, отнюдь не одно и тоже.
— Возможно я не совсем удачно выразился, Адольф Арнольдович, но это не меняет сути.
— А в чем суть?
— А суть заключается в том, что этот охраняемый вами порядок оставляет желать много лучшего.
— Вы, я вижу, имели удовольствие получить пизды? — сладким голосом осведомился генерал.
— Имел, — угрюмо ответил фабрикант.
— Но это еще не дает вам право критиковать установленный порядок! — сказал генерал, и в его голосе внезапно послышались грозные нотки.
— Боже упаси! — перепугался Кирхнер.
«Вот так-то лучше!» — подумал Барсукевич, а вслух спросил:
— Где и когда вам дали?
Кирхнер растерялся. В запарке он совсем не подготовился к этому естественному вопросу. Сказать правду он не мог: не хотел подводить Александру.
— Это случилось на углу Невского и Знаменской, — пролепетал несчастный фабрикант.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38