— Это мой друг Бени, малый не без достоинств.
Едва войдя в квартиру, Ульянов почувствовал густой запах готовящейся баранины. Леха провел гостей в кухню, там Осип Пятницкий огромным охотничьим ножом шинковал чеснок. Хотя дзеренина и напоминает баранину, Ульянов слишком хорошо разбирался в мясе, чтобы его можно было так «лечить».
— Что это вы тут готовите? — иронически спросил он.
— Рыночную баранину?
— Увы! — виновато улыбнулся Пятницкий.
— А где лось?
— Лось в лесу.
— Ясно! В следующий раз,чувствую, придется мне пойти с вами. Видишь, Бени? Ты говоришь: «Царя убить!» Эти люди даже лося убить не могут. Знаю я этих охотников. Налакаются рому и ходят по лесу вприсядку, даже ружье зарядить забудут. Куда ездили-то хоть?
— В Саблино, — ответил Леха.
— Хорошо еще, что вам там пизды не дали. У меня в Саблино сестра живет, так что в следующий раз поедем вместе.
— Лося нам подстрелить не удалось, — сказал Леха. — Зато самогоночки мы там приобрели славной. Хотите попробовать?
— Да, кстати, мы ведь тоже не одни! — вспомнил Ульянов и вручил Лехе свой пакет. — Мы с «Ерофеичем».
— «Ерофеич» — есть «Ерофеич», а самогон — есть самогон! — философски заметил Леха. — Восемдесят градусов!
— Ну-ка налей нам по стаканчику! — не выдержал Ульянов.
Леха наполнил два стакана мутноватой жидкостью.
— Бени, это надо пить залпом, — объяснил Ульянов и сразу подал личный пример. — Отличная штука!
Бени понюхал стакан, зажмурился и медленно, не без труда выпил. Он тут же сел на стул и молча протянул руку в поисках какого-нибудь «запивона». Леха быстро открыл зубами бутылку пива. Ульянов достал из кармана пачку папирос. Заметно покрасневший Бени сделал несколько глотков и закурил.
— Как сказал бы Лева Бронштейн, у тебя морда лица стала как жопа у макаки! — засмеялся Ульянов. — Ну, а как вообще жизнь, ребята? Федор в городе?
— Ну, а где же ему еще быть! — ответил Леха.
Ульянов удовлетворенно кивнул головой и задал новый вопрос.
— Леха, ты, как я слышал, сидел?
— Четыре месяца в «Петропавловке».
— Пиздили?
— Да не особенно.
«То есть, как-то, все-таки, пиздили!» — отметил про себя Ульянов, а вслух спросил:
— А сейчас чем занимаешься? Пишешь чего-нибудь?
— Начал писать большой роман. Думаю назвать его «Мать».
— Про индейцев? — оживился Ульянов.
— Да, нет, — удивился Леха. — Про рабочее движение.
Ульянов сокрушенно покачал головой.
— Про рабочее движение следует писать теоретические работы, а для привлечения внимания читателей к этим работам, мы должны печатать в нашей газете роман про индейцев… Ты только, Леша, не расстраивайся, — Ульянов дружески похлопал Горького по плечу. — Я, конечно, дам твоему роману хороший отзыв, напишу, что это очень нужная своевременная книга… Ну, а что Федор поделывает?
— Поет, — ответил Леха.
— Гм, поет! — усмехнулся Ульянов. — Кстати, Пятница, баранина скоро будет готова?
— Минут через пятнадцать.
— Я тогда, пожалуй, пойду посру, — сообщил Ульянов.
— А, заодно, ознакомлюсь с твоим, Леха, романом. Разумеется, если ты не возражаешь.
— Ну, что ты, Вовик! — засуетился Леха. — Я мигом!
Он куда-то убежал и вскоре вернулся с пачкой отпечатанных листков. Ульянов деловито просмотрел рукопись и отправился с ней в уборную.
Отсутствовал он довольно долго. Пятницкий тем временем заправил баранину чесноком, выложил в миску соленые огурцы и сообщил, что все готово, и пора перебираться в гостиную.
Леха внезапно вспомнил, что он забыл повесить туалетную бумагу в уборной. Схватив рулон, он выскочил в коридор, но там сразу натолкнулся на удовлетворенного Ульянова.
— С облегчением, Вовочка! — поздравил Леха товарища.
— Только там, кажется, не было туалетной бумаги.
— Не беда! — ответил Ульянов. — Я воспользовался твоим романом. Надеюсь, у тебя есть другая копия.
— Да-да, — упавшим голосом ответил Горький.
— Не сердись, дружище, — сказал Ульянов. — Своими действиями я только лишний раз подтвердил тезис об исключительной своевременности твоего романа!
— Тебе не понравился мой роман?
— Роман твой, Леха, — полное говно! — с большевистской прямотой и откровенностью сказал Ульянов. — Чтобы хорошо писать, нужно много работать, а ты слишком много бухаешь!
— Но ведь Достоевский…
— Но ты же не Достоевский!
Горький потупился, но не обиделся. Он, вообще, никогда не обижался на Ульянова. Ни один серьезный и требовательный к себе писатель не мог обижаться на ульяновскую критику, какой бы беспощадной она не была. Объяснялось это очень просто: Ульянов блестяще разбирался в литературе, а любой подлинный писатель всегда чувствует и ценит настоящего читателя.
Вскоре четверо друзей уже сидели за столом в гостиной и завтракали.
Первым делом, конечно, врезали по стакану самогона «за знакомство». Закусывали весьма бодро. Ульянов положил себе на тарелку солидную порцию бараньей грудинки и расправлялся с ней с завидной энергией. В конце он с аппетитом высосал мозги из трубчатых костей, принял стакан самогона, налил себе пива и с наслаждением закурил папиросу.
— Попробуйте еще вот этот кусочек от задней части, Владимир Ильич, — вежливо предложил Пятница.
— Конечно, конечно, — заверил Ульянов. — Только вот перекурю… Бени, ты как сегодня — держишь удар?
— Я в порядке, — ответил Бени, опасливо поглядывая на огромную бутыль с мутноватой жидкостью.
Ульянов докурил, а затем вновь наполнил свою и Бенину тарелки.
— При обилии жирной баранины на столе, Бени, — поучал он, — можно выпить практически сколько угодно.
С этими словами Ульянов засунул себе в рот такой здоровенный кусок бараньей задницы, какого хватило бы западноевропейскому крестьянину на целый обед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38