Это лет так сто пятьдесят назад было. Проживал я в
трактире купца Шебулдыкина. Ах, прелестное житие было! Клетку мне
соорудили из двух отделений. Оттуда я: комфортно мог изучать нравы и
делать философские умозаключения. И одну историйку не премину поведать
тебе. Служил у Шебулдыкина половым некий Епишка Ась. Кликнут его, бывало:
"Полово-ой!" Епишка будто из-под земли выскакивает: "Ась? Чего изволите-с?
Водочки-с?" Бегал, бегал, брал чаевые, а потом выяснилось, что он в
полиции тайным агентом числится. Заметь, Флейтист, добровольным! Все
раскрылось, когда он донес на врага отечества. Заприметил его, мерзавца, в
нашем трактире. Правда, потом оказалось, что это не совсем враг отечества,
а один француз из Парижа, сочинитель, по-русски - ни бум-бум. А к нам в
Россию приехал кушанья а ля рюсс все, какие ни на есть, испробовать и
рецепты в книжечку занести. Так вот, раскрывают книжечку в полицейском
отделении, а там, пардон, расстегаи всякие, кулебяки и блины в сметане.
Ба-альшой конфуз вышел, тем более, что француза, не разобравшись, сгоряча
выпороли. Раньше это просто было. Ну, укатил французишка в свой Париж и
там роман сочинил. Говорят, нечто возвышенное, у нас так не умеют. Слух
прошел, что он письмо генерал-губернатору написал. Мол, спасибо за науку.
В том смысле, что не зря выпороли, на пользу пошло. А Епишку отличили как
героя. Жандармский офицер так и сказал: "Если бы все половые были столь
усердны, государь-император мог бы "барыню" плясать спокойно!" Эх, Ась,
Ась! Чуток до Кабинета Бессмертных не дотянул. Не выдержал славы, спился.
Истинно русская душа!
- Да пропади ж ты пропадом!!! - я метнул в Безбородова стулом.
Безбородов ловко пригнулся, на четвереньках прополз под столом,
издавая странное, ломкое шуршание, и очутился около меня.
Лилово-чернильные глазки смотрели с добродушной веселостью. Я понял
наконец, что одежда графа вся склеена из бумаги - пергаментные брюки,
пиджак из грязной промокашки, манжеты из тетрадного листа в клеточку,
испещренные цифрами.
- На других доносить - это еще что! Это дело обычное и издревле
поощряемое. А вот не изволишь ли послушать про ловкача, который сам на
себя донес? Это недавно случилось, лет пятьдесят назад. Занесло меня тогда
в глубочайшую провинцию, это, я тебе скажу, было место, настолько далекое
от веяний культуры и прогресса, что бабы тамошние без нижнего белья, в
одних юбках фигуряли. Спросишь, бывало, такую бабешечку смазливенькую:
"Отчего вы, Феклуша Филипьевна, столь моветонны?" А она говорит, что так
ей, без исподнего, вольготней да и материи меньше уходит. Мудрость
народная, цены ей нет! Ну-с, так вот, к историйке моей. Приметил я в одном
домишке нового постояльца, циркача из шапито, что на лето приезжал.
Прибился я к богемной компании ихней, потому как Феклушки и Матрешки очень
осточертели. Ну, разговоры по вечерам, сплетни цирковые, всякое такое
невинное... А однажды за самоварчиком некий гимнаст или борец, уже сейчас
не припомню, сдуру рассказывает сон. Приснилось ему, идиоту, что стоит
человек во френче, рыжеволосый, усатый, на общей коммунальной кухне и
среди дыма, запахов, подштанников развешанных борщ себе варит на
керосинке. Компанию как ветром сдуло после этаких откровений. Симпатичный
мне циркач тоже там был, слушал. Вот-с, я думаю, ты понял, в чем соль. За
неприличный сон о Вожде гимнаста, натурально, посадили, а потом
потихоньку, полегоньку стали и собеседников выявлять. Мой знакомец
Флейтист (а он Флейтист был, совсем как ты) покой потерял. Ночами не спит,
ходит все, ходит, аппетиту лишился... Дело его, конечно, дрянь было. Не
сегодня-завтра - в кутузку. И правильно - не слушай, чего не положено!
Смотрел я, смотрел на эти его терзания и прямо сердцем размяк. А он все
мечется по комнатенке своей и вслух от отчаяния приговаривает: "Что
делать? Что делать?!" Ну и не выдержал я. "Что делать? - говорю. -
Известное дело, что. Кошельки воровать. За уголовное меньше полагается".
Флейтист весьма смекалист оказался. Эту мою мысль насчет кошельков он с
блеском развил. Сам на себя донос настрочил, что, мол, ворует такой-то и
воровать будет, ежели рука закона не вмешается. А донос моей фамилией
подписал. Это у него стихийно вышло. Другой-то фамилии с перепугу и в
спешке не придумал. Вот какие дела на свете творятся!
- Все врешь! Это ты, ты - доносчик, а он - не мог!
- Фу-ты, ну-ты, какие мы переменчивые-е! Ты вот меня химерой считал,
а чуть я тебя за сердце куснул - ты готов во мне реальнейшего негодяя
видеть. Козла отпущения из меня сделать хотите? Ишь,
умненькие-разумненькие! Ты с себя за все спроси! А Безбородов - он что? Он
там, где его хотят.
- Время было ужасное, - бормотал я. - Ужасное! Дети родителей
продавали... Я слышал от... Тартарова.
- Да, преужаснейшее было времечко. Но жить можно было. А сейчас и
подавно. Сейчас демократия расшалилась, и даже с демоном в "ОВУХе" можно
говорить на равных. Ты меня слушай, я плохо не посоветую: демону скажи,
что в порядке эксперимента согласен жить с двумя душами в одном теле.
Уверяю, тебе спасибо скажут - тел-то на все души не хватает. Ну и станете
вы со щуровской душой по-братски, как в коммуналке, жить... А там уж по
обстоятельствам: выживет он тебя - его тело, ты его - твое. Глядишь, за
рвение тебя отметят, и станешь ты бессмертным.
- Да как ты, падаль, смеешь предлагать мне, Флейтисту, такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26