.. Как в тумане
проплыли мимо меня грязные заводские районы Москвы - и навсегда остались
позади...
А потом вновь протянулись леса, леса, леса, изредка прерывавшиеся
крошечными белыми городками с незнакомыми мне названиями на круглых, как
воздушные шары, знаках... Не было никаких ориентиров: ни солнца, ни звезд
- все скрыто сплошной пеленой туч. И все же я знал, что не сбился с пути,
что иду в верно, как перелетная птица, безошибочно угадывающая дорогу на
юг... Во мне проснулось новое чувство... Возможно, теперь я воспринимал
излучение магнитного поля - и, как стрелка компаса, безошибочно выбирал
нужное направление? Правильность моего направления подтверждали и группы
людей, шедших мне навстречу, то есть на восток. Они попадались постоянно,
и по их одежде можно было судить о том, как быстро продвигается
воскрешение в глубь времен: одежда на них была совсем ветхая и какого-то
старинного покроя. Один раз я видел даже широкополую дамскую шляпку с
темной вуалью, какие носили еще при царе... Ужасная мысль наполняла меня
внутренней, кишочной слабостью: неужели я опоздаю? ИЛИ - УЖЕ ОПОЗДАЛ? Я
гнал ее прочь от себя, но уже не мог сомневаться в ее истинности.
И настал тот миг, когда я начал узнавать знакомые здания. Я даже не
поверил своим глазам: эти заводы... этот железнодорожный вокзал...
Господи, да это же Рига! Сердце во мне забилось сильнее, я бросился
вперед, побежал... Я не был здесь сто лет! (И теперь это не было
преувеличением.) Подземный переход, глубокая лестница, пустой зал ожидания
- все это промелькнуло мимо меня в одно мгновение. Я вышел на вокзальную
площадь. Электронные часы на высоком столбе были мертвы. У остановки стоял
автобус на воздушной подушке. Через полчаса под ноги мне легли темные
булыжники Старой Риги. Улицы были пусты. Старый город не менялся со
временем - разве что подновлялся и восстанавливался - но в основном
оставался прежним. Меня охватила радость узнавания. А когда я вышел на
ратушную площадь - настоящее ликование. Во время Второй мировой войны
ратуша в Риге была разрушена бомбами, а затем окончательно снесена
советскими оккупантами. После отделения Латвии ее начали восстанавливать,
хотя я этого уже не застал: к тому времени Сандра была уже мертва и путь в
Ригу для меня был закрыт, хотя меня по-прежнему волновало все, что
происходило на родине моей жены, а значит и моей второй родине. И вот
теперь я воочию увидел эту заново отстроенную ратушу с длинным черным
шпилем...
Как в тумане пересек я старый город и ступил на последнюю дорогу,
ведущую к загородному кладбищу. Раньше туда ходили трамваи, а теперь я
брел по трамвайным путям пешком. Чем ближе подходил я к старому кладбищу,
тем сильнее было мое волнение. Такое волнение я испытывал, лишь идя на
первое наше свидание...
Я понимал, я видел, что безнадежно опоздал. Нескончаемые венерианские
сутки близились к концу. Багровые сумерки сгустились и потемнели. Поднялся
ветер. Он налетал сильными порывами, толкал меня в грудь, словно пытаясь
удержать, хлестал в лицо мокрыми брызгами. Но я уже не мог остановиться,
как не может остановиться маньяк, стиснувший пальцы на горле своей жертвы.
Все могилы были разрыты и пусты, даже самые старые из них, относящиеся к
началу века, под тяжелыми скульптурными памятниками. На этом кладбище не
прослеживалось четкого временного деления: новых покойников хоронили возле
давно умерших родственников, и на одном клочке земли можно было найти
людей самых разных поколений. Сандра лежала рядом со своей матерью, и я
знал, что увижу пустую могилу. Я опоздал. Все мое долгое путешествие было
напрасным. И все же я продолжал идти вперед, углубляясь в этот огромный
некрополь, покинутый своими обитателями, словно бы еще надеясь на какое-то
последнее, самое последнее чудо. Если можно надеяться безо всякой надежды.
И я уже смирился с этой полной безнадежностью, но все-равно шел и шел
вперед, потому что больше мне было некуда идти.
И когда я остановился, багровые тучи сгрудились надо мной, изливая на
землю бордовое сияние, отчего все вокруг казалось черным, как запекшаяся
кровь. Ветер достиг своей предельной силы и едва не сбивал с ног. И тогда
увидел я могилу моей утраченной возлюбленной. И была она нетронута. Среди
разверстых рвов, окружавших ее со всех сторон, среди зияющих ран земли -
то была единственная цельная и непотревоженная могила. Словно бы спящая в
ней ждала меня, словно бы я своей волей задержал ее воскрешение, так же,
как своевольно ускорил воскрешение брата. И она дождалась меня, но это
меня почему-то не обрадовало: душа моя сгорела и превратилась в горстку
холодного пепла. Что-то страшное было в этой недвижной могиле - некая
ужасная тайна. Вся моя жизнь, вся моя вторая жизнь после смерти,
состоявшая из одного нескончаемого - и бессмысленного! - путешествия на
запад, пронеслась перед моими глазами. Мне казалось: еще один шаг к этой
могиле - и я проникну в ее тайну, но разгадка будет ужасна. И мне совсем
не хотелось делать этого шага - что-то (помимо сбивающего с ног ветра)
останавливало меня. Но как мог я - после такого долгого пути - отступить
ни с чем?! И, преодолевая сопротивление ветра и этой, неведомой мне, силы
я уже занес ногу для последнего шага...
И раздался Голос, подобный реву тысячи труб:
- ТЕБЕ ГОВОРЮ, НЕСЧАСТНЫЙ: ОСТАНОВИСЬ!
И обернулся я в страхе, и увидел я Ангела, ноги которого попирали
землю, а голова возносилась до самых туч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9