Однако Алеша, выросший в
монастыре, не знал этого; он осенял себя крестным знамением, громко читал
молитвы - старик леший только усмехался и продолжал свое преследование.
Христова молитва хороша для изгнания бесов, но языческое волшебство особое
- и подход к нему нужен особый.
Обернувшись к лешему, Алеша выкрикнул, чуть не плача:
- Что ты хочешь от меня? Чего ты ко мне привязался?
Тот проговорил скороговоркой:
- Пойдем со мной! Пойдем со мной!
Но Алеша только упрямо помотал головой. Он-то знал, что это такое -
связаться с лешими! Слишком хорошо было известно, какие бесчинства они
творят с заплутавшими в лесу путниками. Одному бедняге они выкололи глаза
и бросили на произвол судьбы в лесных болотах... А тот несчастный, что
совсем недалеко отошел от человеческого жилья, чтобы справить нужду под
кустиком? Лешие хитростью заманили его в глубь леса, а потом схватили и,
привязав лыком к верхушкам двух молоденьких гибких сосенок, пригнутых к
земле, позволили им распрямиться...
В отчаянии Алеша принялся швырять в лешего чем ни попадя: сухими
сучьями, еловыми шишками, пучками травы, как будто отгонял бродячую собаку
или волка. И леший сдался, уступил ему - оттолкнулся левой ногой от земли,
закрутился волчком на одном месте и пропал. Вытерев рукавом слезы, Алеша
поднялся на ноги и побрел дальше. Странная травяная волна, какая бывает на
лугах в ветреный день, покатилась перед ним, привораживая взгляд,
заставляя следовать за собой... Сначала она показалась Алеше забавной, но
постепенно завладела всем его вниманием, он впал в какое-то душевное
оцепенение и шел за ней как привязанный. Он опять сбился с пути, но даже
не заметил этого. Вскоре впереди показался прогал... Алеша радостно
вскрикнул и выбежал на лесную поляну...
Он и не подозревал, что леший опять обманул его, хитростью заманил в
свое селение. Селенье это было почти неприметно для стороннего глаза. Сами
лешие все лето проводят на открытом воздухе, лишь изредка забираясь в
широкие древесные дупла. С началом осенних дождей они уходят в свои
осенние жилища, под землю, где и прячутся, пережидая зиму, до следующей
весны. Говорят, будто осенью лешие сходят с ума, становятся особенно
буйными и необузданными. Они бегают по лесу, срывая с деревьев пожухлую
листву, надрывно хохочут и громким свистом вторят завываниям ветра. В это
время им лучше не попадаться!
Сейчас все мужчины ушли на войну с лешаками, в селенье остался только
старик Скрипун с двумя своими сыновьями, тупыми дуболомами, которые целыми
днями пропадали невесть где, бестолково перегоняя с места на место
озлобленные волчьи стаи. Скрипуну приходилось одному присматривать за
лисунками. Лисунки вместе со своими детьми ютились в тесных, плохо
устроенных землянках, в которые они забивались на ночь; днем же они с утра
до вечера бродили по лесу в поисках ягод, грибов, съедобных кореньев. Не
брезгали они и древесной корой и даже звериным пометом. Хотя лисунки и
были попервоначалу обыкновенными деревенскими бабами, жизнь с лешими
изменяла их неузнаваемо. Плоть их тяжелела, становилась жирной,
водянистой, свисала толстыми складками по всему телу. Все выпуклые части,
прельщающие нас в женщинах, несоразмерно увеличивались: груди становились
необъятными, соски набухали и растрескивались; задницы делались дряблыми и
сдобными, как булки; они всегда были на сносях, хотя разрождались
обыкновенно мертвыми сморщенными комочками, мало похожими на человеческих
детей. Постепенно они забывали людские обычаи, становились похотливыми,
неопрятными и неряшливыми. Они напрочь не признавали одежд - и разгуливали
по лесу голышом.
В лесу новости разлетаются чрезвычайно быстро: принесет ли их на
длинном хвосте сорока-трещотка, передадут ли с шумом листвы деревья... В
селенье леших узнали о том, что Скрипун ведет молодого мужчину, еще
задолго до того, как Алеша подошел к поляне.
Все женское население высыпало навстречу долгожданному гостю. Завидев
приближающихся лисунок, Алеша остолбенел. Он никогда не видел обнаженного
женского тела так близко. А тут все бабы были совершенно голые, как в
бане. Здесь были совсем еще юные девочки с едва наметившимися цыпками
вместо грудей; и ядреные девки с крепкими ягодицами и торчливыми грудями;
и бабы с тяжелыми, белыми, как сырое тесто, титьками; и даже седокосмые
старухи, высохшие груди которых висели, как тряпки, и были до того длинны,
что их приходилось перекидывать за плечи или даже завязывать узлом.
Ноги у Алеши ослабли, он хотел поворотиться, бежать, но лисунки
окружили его, задергали, загалдели наперебой. Пуще всех старалась сочная
тридцатилетняя баба по кличке Чувиха, которая принялась тормошить Алешу,
разглядывать его, как какую-нибудь диковинку, поднимать и опускать ему
руки и бесстыдно щупать промеж ног. Проделав все это, она повалилась на
землю и захохотала, да так, что весь лес содрогнулся. Она каталась на
спине, звонко хлопала себя по ляжкам и хохотала, хохотала до слез, до
колик в животе, тыча пальцем в Алешу. Остальные лисунки с недоумением
расступились, глядя на этот внезапный и необъяснимый приступ смеха.
Среди лисунок из-под земли возник старик Скрипун и поглядел на Чувиху
с опаской. Он явно ее побаивался. Завидев своего сожителя, Чувиха, все еще
продолжая вздрагивать и всхлипывать, вопросила его:
- Ты кого привел, козел ты старый?
1 2 3 4 5 6