Но я могу слишком мало. Эти
безумцы надпиливают стандартные пули - пуля раскрывается в теле
уродливым свинцовым цветком. Пули со сдвигом превращают
человеческое тело в лабиринт ходов, подобно короедам в старом
бревне. Прыгающие мины разрывают человека пополам, но это уже не
по моей части. "...И ввергнет их Господь в ад, где стон, и плач,
и скрежет зубовный..." Я спускаюсь в этот ад сам, каждое утро, по
перекошенной лестнице. Гнойная вонь преследует меня даже во снах.
Вчерашний парень еще не отошел после наркоза, и не совсем
понимает, что с ним случилось. Оно и к лучшему.
Выстрелы раздаются где-то совсем недалеко. Короткая очередь,
еще одна. Странно. Мы в "тихой земле", этот район подконтролен
миротворческим силам Совета Наций. Всего одна провокация, один
снаряд - и поднимутся в воздух черные ящеры, плюясь огнем.
Обход закончен. Я поспешно скидываю медицинский балахон,
натягиваю куртку и тороплюсь к Кварку Но'оне. Всякое новшество
желанно. Даже если мне придется, не разгибаясь, зашивать его
результаты.
Что-то не в порядке. Это я ощущаю сразу. Слишком
сосредоточный лица леранийцев, их глаза горят мрачным огнем,
точно заходящий Аэн оставил в них капли себя. Вот выходит Кварк.
Он поворачивается ко мне, лицо его сияет веселой яростью.
- Вот оно, - говорит он с торжеством, протягивая мне
стреляную гильзу. Я осторожно беру латунный цилиндрик. На нем
- клеймо: три волнистых черты, одна чуть ниже двух других.
- Это знак детей моря, - произносит Кварк. - Они поставляют
оружие абскар. Этот человек, - кивок в сторону подпирающего
вертолет горца, - сообщил нам об этом.
Мы много говорили раньше об этой войне. Она может длиться
вечно, пока дети моря держат нейтралитет. Но стоит им поддержать
одну из сторон, и вторая обречена. Тогда Горгаал станет вотчиной
торгового народа, вместе со своими россыпями драгоценностей,
рудными жилами, несметными богатствами, что скрыты под полями
сражений.
- Однажды мой народ уже склонился перед хлебателями соленой
воды, - гневно говорит лераниец. - Второго раза не будет. Мы
выжжем их поганые гнезда.
Я лишаюсь дара речи. Миротворческие силы недаром получили
свое имя. Они нейтральны, всегда и везде. И теперь этот безумец с
тремя десятками вертолетов готов из-за нескольких гильз
превратить в пепелище половину Горгаала! Я и сам мечтаю о том же
- но в этой войне нет правых и виноватых, убивают все. А я опять
буду работать сутками, не отходя от стола, на который все
подкладывают под нож новых умирающих. Так уже было однажды, после
особенно тяжелых боев.
- Вас сотрут в пыль, - говорю я. - На побережье...
- Когда сотрут, будет уже поздно. Смерть врага - вот что
имеет значение. - Да, я забыл. Они не боятся смерти.
- Ты думаешь, люди пойдут за тобой? - Слабая надежда...
- Пойдут, - мрачно скалится Кварк. - А четыре вертолета не
взлетят.
Я понимаю его. Две коротких очереди. Нет человека - нет
проблемы. Так просто.
Меня охватывает холодное бешенство. Не буду работать, не
заставите! Гнойная вонь. Перекошенная лестница. Культя на ладонь
выше колена.
- А меня - туда же? - осведомляюсь я. Чай чаем, а
государственные интересы важнее.
Он улыбается - лучше бы ударил.
- Нет, зачем, - отвечает он. - Если ты промолвишь хоть
слово, я тебя пристрелю. Или мои люди. Так что ты никому не
скажешь. Побоишься.
Мое сердце останавливается, дергается судорожно, переходит
на неровный галоп. Трус. Кто, я? Я приглашал его как-то пройтись
по госпиталю - он отказался с поспешностью почти непристойной. Но
я и вправду боюсь умереть. До судорог боюсь. Я знаю, каково это.
Я почувствую, как пуля пройдет сквозь меня, переламывая ребра,
рассекая легкое, перебивая сосуд за сосудом. Выплеснется кровь, я
сделаю последний, горестный вздох, и опустится тьма. Я не верю,
что есть что-то после смерти; только небытие. Я очень боюсь
смерти. Но ненависть сильнее. Теперь я знаю, кто достоин ее.
- Ты прав, - произносят мои губы. И, словно в ответ, небо
взрывается зеленью. Такое бывает нечасто, только при
противостоянии солнц, в те секунды, кода Аэн пересекает линию
горизонта. Нас окутывает изумрудное сияние - лица как маски, руки
как ветви... Через несколько секунд зелень сходит, оставляя
синеватую тень. Дремлющий вулкан заслоняет от нас золотое светило.
- По машинам! - командует Кварк. Грохочут моторы, крутятся
лопасти. Ветер хлещет меня по лицу, подкрадывается, бьет в темя.
Медленно отрываются от земли черные ящеры. В их реве мен слышится
дьявольский хохот; они насмехаются надо мной: "Неудачник...
трус... слабак...".
Если бы ненависть мою выпустить наружу, распоров тощую
грудь, то померкли бы от стыда все взрывы мира.
Ненависть как оружие массового уничтожения.
Я становлюсь машиной своей ненависти. Казарму леранийцев
будут охранять двое дневальных. Я никогда раньше не убивал. Буду
учиться по ходу дела. Я безоружен. Но я - врач. Я каждый день
сражаюсь со смертью, и был ей достойным противником - не врагом.
Она поможет мне. Черные ящеры боевым строем уходят на север,
скользя между землей и небом, там, где идет эта война.
Бегом возвращаюсь в госпиталь. Собираю нужные вещи - быстро,
быстро, пока не улеглась ярость. Лицо Кварка Но'оне стоит перед
моими глазами, маска воина.
Я возвращаюсь. Один баллон висит на плече, второй я держу
под мышкой.
Дневальные - оба - в дежурке. Тем лучше. Я открываю баллон с
наркогеном, кидаю в дежурку, прижимаю кислородную маску к лицу.
Два тяжелых удара - тела об пол.
1 2 3 4