- С Мерзяковым мы еще разберемся,- однако, отметает уважительную причину начальница Винта Ада Федоровна.- Ты, Кулинич, за себя отвечай.
Увы, с Геной, с которым не только Аде хотелось бы разобраться, уже никому не придется выяснять отношений, но простим женщине самоуверенность, ибо обезумевший от самоволия пьяных угонщиков автокран протаранил винную стекляшку, "шайбу" на углу Красноармейской и Дзержинского, где Мерзяков, он же Кореш, со своим дружком Петей, проводником, кстати, второго вагона, заканчивал ужин за бутылкой, на этикетке которой обозначена была, правда, без указания мастей, не очень надежная покерная комбинация "тройка", всего за два с половиной часа до отправления скорого поезда Южносибирск - Москва.
Короче говоря, неожиданный прогул сразу двух проводников еще никого в длинном составе не испугал, скорее наоборот.
А между тем Гена, пока мы едем на запад, уже и стонать перестал на койке реанимационного покоя, куда доставлен был с тремя другими, столь же нерасчетливо столик выбравшими гражданами. Проводник второго вагона Петя Глинин и в больницу взят не был, поскольку холодеть начал еще до того, как врач "скорой помощи" принялся щупать у него пульс и трогать веки.
Кстати, один из угонщиков, прыщавый долговязый малец, переступив через Петины ноги, пытался дать тягу, но был изловлен.
Все это, однако, коварная и неумолимая бригадирша Ада Федоровна в расчет принять, увы, не может.
- Не только ты один работаешь,- выговаривает она скучающему Винту и зачитывает разгильдяю не без видимого удовольствия гневный текст до того лишь по памяти ею цитируемого заявления.
И мы наконец узнаем полный перечень обид и претензий Евдокии Яковлевны и, отметая как несущественное и, главное, не к месту и не по адресу упомянутое сырое белье, с дрожью отступаем после расчетливого и точного прямого справа - "всю дорогу пьянствует с пассажирами".
- Последний раз,- говорит бравый Винт, отводя глаза.
- Восемьдесят,- отвечает Ада Федоровна с внезапной приветливой улыбкой.
- В Москве, - просит Винт, жестом показывая "истинный крест, сейчас ни копейки".
- Тогда сто двадцать и не позже пятнадцати двадцати шестого июня,устанавливает, вычтя из времени отправления в обратный путь полчаса, безжалостная Ада последний срок выкупа заявления.
Винт кивает в знак отсутствия выбора и отбывает восвояси.
А времени девятый час, и в ревущем переходе из седьмого вагона в восьмой у Винта закладывает уши, наш скорый, хода не сбавляя, въезжает на мост через Волгу.
Как? Неужели и день прошел? Да, и ничего особенного не произошло с полудня до самого этого момента.
Проходящие мимо проводники дважды (полное сарказма соболезнование выражая каждый по-своему) передавали Кулиничу приглашение посетить Аду Федоровну, но он, никаких иллюзий не питая, оттягивал удовольствие. В Казани же на платформе он имел несчастье свидеться с Адой лично, и забывчивость (допустим) всех прочих ее гонцов не могла более освобождать его от невеселой прогулки из своего двенадцатого в седьмой бригадирский.
Ну что, что еще произошло с той поры, как побитая Ленка затихла, затаилась в своем углу, до той минуты, как Винт, закрыв пыльную зеленую дверь с цифрой "двенадцать", отправился матросской походкой узнать цену своей халатности и безалаберности?
Эбби Роуд все напрягал внутреннее мистическое ухо, ловя за сутки изрядно ослабевшие, отдалившиеся волшебные голоса и звуки, в Казани задержавшегося на выходе в железном проеме Смура грубо вытолкнул на перрон Егор Гаврилович Остяков, в жизни бы к Смолеру не прикоснувшийся, кабы был предупрежден, чей это сын, ну а Лысый, гуляя вдоль вагона, из окна стоявшего рядом встречного услышал песню, которой, малюя стенгазету. развлекали себя бойцы стройотряда Московского рудо-разведочного института Яша Цыпер и Леша Вайновский. Размазывая гуашь, два дурака-отличника орали во всю глотку:
- Жена едет в Есентухес, а я еду в Кислопоцк.
Отчего такое веселье и в чем соль, Лысому было невдомек, и это, наверное, самое забавное, поскольку в паспорте у него, если помните, южносибирским каллиграфом была выведена национальность из пяти букв, Цыпер же. представьте себе, происхождение вел от запорожских сечевиков, а соответствующая графа в Лехином документе и вовсе объявляла Вайновского природным русаком.
Ну, вот, собственно, и все, ничего, в сущности, примечательного, о прошлом нам нечего жалеть, стремительно приближаясь к уже сладко вибрирующему в ожидании приветственной песни мосту через матерь православных рек и мусульманского моря.
Пусть о невозвратных мгновениях пожалеет Смолер еще на суше, на восточном еще берегу пусть пронзит его боль и тоска удручит, когда он протянет руку к своей из старой латаной куртки сшитой сумке с ремнем. Вот сейчас, когда опускает С-м-о руку в пустоту, хватает пальцами воздух, черпает горстями мрак. Нет початого пакета, нечем набить косяк.
- У тебя? - вопрос Бочкарю.
- Ум-ум...
Поворот головы, так и есть,- за спиной С-м-о стоит Лапша и держит в руке пакет с желтовато-зеленой массой на весу, на ветру, за окном, ее разбирает смех и коленки от счастья дрожат миру невидимой дрожью
- Билеты.
Поздно искать виноватых, и все равно, будь ты проклят, Бочкарь. дурак, лопух, шизофреник, не уберег добро, проклевал носом в Казана, клювом прощелкал, в купе, называется, остался.
- Билеты,- повторяет Лавруха. We shell overcome, беспроигрышный вариант.
- Дура, да я же шутил, да я же...
- Билеты.
Смур наклоняется и медленно-медленно начинает расшнуровывать тот самый, некогда на закуску предлагавшийся башмак.
- Хорошо упрятал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144