Брюс Стерлинг
Глубинные течения

Глубинные течения

1. Средство от невезения

Каждый из нас по-своему борется с пустотой собственного бытия: иные прибегают к искусству, другие ищут спасения в религии, третьи забивают ее знаниями... Я же привык делать это с помощью наркотиков.
Оттого-то меня, имевшего за плечами лишь рюкзак с барахлом, и угораздило очутиться среди китобоев на диком Сушняке.
Сушняцкий пылевой кит – единственный источник наркотика, именуемого синкопин. Сей примечательный факт со временем получил довольно широкую огласку. В свой черед узнав об этом, я, Джон Ньюхауз, стал одним из десяти жителей дома 488, что по улице Благочестия в Острове-на-Взводе, крупнейшем городе Сушняка. Жилище наше, двухэтажную жестяную халабуду, мы называли не мудрствуя: «Новый Дом». Помимо несушняцкого происхождения нас объединяло только одно: Пламя (так называли синкопин посвященные).
Все мы были людьми, или достаточно точными оных подобиями. Первым среди нас назову седовласого Тимона Хаджи-Али. Тимон никогда не распространялся о своем возрасте, но с первого взгляда было ясно, что он уже пересек ту черту, за которой подсознательное стремление к смерти берет верх над привычным инстинктом самосохранения. Прежде он охотно толковал о своем давнем, бывшем несколько веков назад, знакомстве с Эрикальдом Свобольдом, легендарным первооткрывателем синкопина. Ныне же старик полностью отдался хандре и год за годом пропускал сеансы омоложения. Ему достаточно было сжечь остаток своих дней и с трудом накопленных богатств, позволив нежным языкам Пламени разгонять подступившую мглу. Вместе с тем он оставался самым состоятельным среди членов нашей группы, а потому служил авторитетом во всем, что касалось ее внутренних дел.
Следующей в списке стоит прямая как палка Агатина Брант – крупная, мускулистая дама, походившая на отставного офицера и до угрюмости неразговорчивая. Неясно было, какой из бесчисленных армий человечества принадлежала поношенная, но безупречно чистая униформа, с которой она никогда не расставалась. Сама Агатина по этому поводу хранила молчание, но я подозреваю, что она собственноручно сшила ее. Пристрастилась она особенно сильно.
Три и четыре – супружеская чета: мистер и миссис Андайн. Ее девичья фамилия – Стюарт; его (если можно так выразиться) – Фостер. Они тоже были очень стары, это угадывалось по выспренности манер и случайным архаизмам в речи. Приятная пара, если закрыть глаза на бочкообразные грудные клетки и безвкусные бриллианты, вживленные в тела. По поводу и без повода они не уставали повторять, что пережили множество разводов не для того, чтобы испытать боль еще одного и потому твердо решили совершить совместное самоубийство, желательно от передозировки. Пару раз я чуть было не посоветовал им попробовать какую другую отраву, не синкопин, но это, понятно, было бы явным вторжением в их личную жизнь. Пятым из нашей братии упомяну поэта Саймона. Косметическая хирургия сделала из него этакого рубаху-парня, только глаза отчего-то вышли разноцветными. Пытаясь, как он выразился, «вернуться к корням», Саймон раздобыл некий примитивный струнный инструмент и пытался научиться играть на нем, дабы после аккомпанировать собственным произведениям. Стены его комнаты на втором этаже пришлось обить звукоизоляцией. Синкопин, говорил он, стимулирует мозг. С этим никто не стал бы спорить.
Саймона сопровождала Амелия – цыпочка с забранными в два пучка каштановыми волосами. Отец у нее был крупным ученым и присылал столько денег, что хватало и ей, и ее псевдо-музыкальному дружку. Прежде чем попробовать синкопин, она прожила с нами не меньше месяца, но теперь понемногу втягивалась. Номер семь – Дейлайт Маллиган, нейтрал – очаровательный собеседник с речью, свидетельствовавшей о широчайшем кругозоре. Мы могли бы стать друзьями, если бы оно не страдало жестокой паранойей в отношении всех не обделенных органами размножения. Само-то Дейлайт, конечно, было аккуратно клонировано, и, следует признать, имело основания для своих подозрений: для обоих полов оно обладало определенной сексуальной привлекательностью. Частенько оно предавалось черной меланхолии, будто мучимое виной перед кем-то: старый Тимон поведал мне однажды, что это из-за двойного самоубийства супружеской пары, дейлайтовых друзей, которые то ли хотели, то ли пытались склонить «его» к прелюбодеянию. Может так все и было, а может и нет.
Восьмой была очень высокая и бледная женщина с неизменными кругами вокруг глаз – Квейд Альтман. Она родилась на планете с силой тяжести в два раза меньшей, чем на Сушняке (или Земле, это все равно) и достигла роста в восемь футов. Постоянно жалуясь на мигрень, она все время пролеживала за трехмерной мозаикой. Девятой, предпоследней в этом импровизированном списке, находится моя, в то время, подружка – Миллисент Фаркар. Невысокая, курносая, рыженькая, скорее пухленькая, чем стройная. Встретились мы за год до того на Мечте, как раз перед поездкой на Сушняк: после одной особенно отвязной вечеринки я проснулся в ее постели. Нас вроде уже представляли друг другу, но имена сразу забылись, и наше повторное знакомство оказалось более чем приятным. Следующий год прошел в состоянии, близком к идиллии.
И, наконец, я, Джон Ньюхауз. Мне хотелось бы, чтобы вы понимали: сегодняшний я и герой этого повествования – не одно и то же лицо. Человеческая сущность изменчива, жизнь не стоит на месте; если не считать теперь уже смутных воспоминаний, у меня нет ничего общего с тем, кто называл тогда себя моим именем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29