Не поможет. Достаточно того, что я
держал их в руках. Это - как несмываемое клеймо. Потому что есть вещи, о
которых вообще не следует знать. Потому что если узнаешь о них, то
потеряешь спокойствие, сон, чистую незапятнанную совесть, мир внезапно
перевернется, станет с ног на голову, откроется копошащаяся изнанка, как в
могиле - померкнет бледное солнце, надо будет умолкнуть - уже навсегда,
точно крот, никогда не вылезающий на поверхность, либо вдруг помешаться в
рассудке и с отчаянностью смертника кричать, кричать, кричать - на всех
перекрестках. Может быть, кто-нибудь и услышит. Речь ведь идет не о
зарвавшихся хапугах в провинции, которые, пробившись к кормушке, гребут
под себя мелкие материальные удовольствия. _В_е_з_д_е_ так. Везде -
Саламасов, везде - Батюта, везде - нагловатый и пронырливый Шпунт, который
обеспечит желающего чем угодно, в каждом городе возвышается свой горком, и
на каждом горкоме ржавеют остановившиеся часы, и по каждой улице, как
упырь, непременно разгуливает Циркуль-Клазов, сверкая зеркальной кожей на
ботинках и просвечивая боязливых сограждан подозрительными прищуренными
глазами. Везде - тишина. Везде - оцепенение. Терпкость гниющих водорослей.
Шевеление когтей. Это - каста избранных. Китайцы называют ее - гэньбу.
Кадровая административная прослойка, запечатавшая институты власти,
которая одна определяет, что сегодня можно и чего нельзя. В основном -
нельзя. Государство в государстве. Шелест перепончатых крыльев. Диктатура,
единоначалие, жесткий каркас постановлений, от которых не отступить, ясная
непреклонная деревянная догматическая воля, отвергающая сомнения и любое
противодействие. Комиссары Конвента. "Я прав, даже когда я неправ, и пусть
честные граждане склонят пред моим перстом головы. Так нужно Республике"!
Монумент. Зарождалось как нечто необходимое и перешло в собственную
противоположность. Осталось - чудовищный реликт, искусственная изоляция в
верхах, окостенение, известняк, пропитанный солями дикого самообольщения:
торжественные черные автомобили, завтраки и обеды на серебре, встречи и
проводы на аэродромах, долгие парадные речи по любому поводу, грандиозные
бумажные планы, застилающие небосвод, клятвы, ослепительные триумфы,
свершения, водопады ликующих белопенных слов - все идет хорошо, все идет
хорошо, все идет отлично; власть - непостижимая и загадочная, непонятная
человеку, персонификация забытого божества, обитающая где-то за облаками,
милостиво нисходящая в социализм, видимая только на трибунах, оглушающая
зрелищами и феерией: шелестят развернутые знамена, вымуштрованные шеренги
волна за волной покрывают собою брусчатку, бодрые нескончаемые мелодии
выплескиваются на улицы из репродукторов, прикрепленных веревками к
мято-раздутым водосточным трубам. Саранча. Век затмения. Чесоточная
шерстяная оторопь. Солнце давно погасло, и летучие мыши, как голодные
привидения, проносятся низко над головой. Горячий животный ветер. Изменить
ничего нельзя. Вот в чем загвоздка: _и_з_м_е_н_и_т_ь _н_и_ч_е_г_о
н_е_л_ь_з_я_. Меня прихлопнут, как комара. Я даже пискнуть не успею.
Бытовуха. Обыденность. Неужели шеф специально засунул меня в эту коробку с
гвоздями? Не может быть! Мертвый или живой, но ведь он должен понимать,
чем заканчиваются подобные истории. Это же все равно что задушить человека
своими собственными руками. Хуже чем задушить.
Дрожа и передергиваясь, стуча мерзлотой зубов, я засовывал документы
обратно в конверт, они упорно не влезали, а когда, наконец, влезли, то
почему-то просыпались, и мне пришлось собирать их по всей лестничной
площадке. Я поднимал распластанные белые страницы и неуклюже ронял их,
опять поднимал, чертыхаясь, и опять ронял, - этому не было конца, я будто
внезапно заболел, меня трясло, как при высокой температуре, память, точно
распахнулся провал, услужливо и жутковато подсказывала: приехали ночью,
перевернули всю квартиру, распороли матрац, обнаружили наркотики, которых
никогда не было, понятые, протокол, руки за спину, шесть лет строгого
режима; вызвали в Управление, расспросили - что и как, внимательно
выслушали, записали, искренне посочувствовали, дали совет обдумать свое
поведение, а когда вышел, то оказалось, что в паспорте нет штампа о
прописке - поезжай, куда хочешь, пропадай; привезли в дом за проволокой,
надели долгополый халат, шприц, эластик, транквилизаторы, серьезные
успокаивающие процедуры, электроды во рту, теперь слоняется по коридорам,
обритый, и не понимает: сон, смерть, реальность, кто я, - человек или
курица с отрубленной головой? Скажите, скажите!!! - гаснет крик в
зарешеченных лунных окнах. Существуют и другие способы. Все довольно
просто. Можно ли в одиночку расплескать неподвижную стоячую трясину
времени, которая торфяными языками своими обнимает и всех, и вся?
Разумеется, нет. Я и не собираюсь. Мне тридцать два года, я окончил
факультет журналистики, я работаю в центральной газете, много
командировок, зарплата средняя, был неудачно женат, давно разведен, сын
девяти лет, женщина на Песчанке, гранки, набор и вычитка,
друзья-неприятели, мутный рассвет за окном, сплетни в курительной комнате,
совещания и летучки, иссушающее ночное дежурство, идеологическая накачка в
горкоме, бар не для всех, операция аппендицита, еще одна женщина - из
Соляного, колготня на толкучке, приторный кефир по утрам, "Библиотека
приключений", одиночество, проливные дожди, смута и неприкаянность,
западный фартовый видео, отключение, алкоголь, однокомнатная квартира в
тартараканских новостройках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83