Стрелки показывали самое начало второго. Было очень
душно. И давила на перепонки клиническая глухота. Все вдруг оцепенели,
будто залитые в коконы из прозрачного парафина. Ярко блестела лысина у
Батюты. Нисходило жужжание. Кажется, начинался _о_с_т_а_н_о_в_. У меня
похолодели ладони. Саламасов, по-рыбьи таращась и не отрывая от циферблата
распяленных мутных зрачков, произнес одной длинной слипающейся фразой:
- Предлагаю объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку,
есть другие предложения, нет других предложений, ставлю на голосование,
кто - за, кто - против, принято единогласно, переходим ко второму вопросу:
"О дальнейшем улучшении в свете последних решений и перевыполнения
Продовольственной программы"...
Я не знаю, на что он рассчитывал. _О_с_т_а_н_о_в_ есть
о_с_т_а_н_о_в_. Рак пошевелил усами и неожиданно выплюнул тонкую
чернильную струю, которая раздробилась о стену. Потекли за плинтусы
немыслимые разводы. Остро запахло денатуратом. Отпрыск, присоседившийся
слева от Батюты, проникновенно сказал: - Надо сваливать, Сигизмунд. - Но
второй, приседая и настороженно щурясь, через голову оборвал его: - Стой
где стоишь! - Оба они шныряли обеспокоенными глазами. Начинался
о_с_т_а_н_о_в_. Рваное чернильное пятно зашипело, как кислота, проедая
штукатурку, и от него побежала во все стороны сетка мелких извилистых
трещин - оплетая собою кабинет. Войлоком развернулась многолетняя пыль по
углам. Хрустнул плафон светильника, и зашелушились краски на золоченом
портрете. Словно съежился товарищ Прежний. Вдруг посыпалась какая-то
доисторическая труха. Лида, разносившая чай на подносе, перегнулась ко мне
со спины и безжизненно спросила: В пять часов вечера? Ты не забыл? -
Высохшие, как у дистрофика, пальцы ее передвинули щербатую чашку. Ногти
были - твердыми палочками. На суставах - отполированная кость. Я боялся
оглянуться. Девять глиняных мумий, плоских и перебинтованных одеждами,
восседали за горбылями стола, верх которого лохматился полуистлевшим
сукном. Аккуратные пластинки волос лежали у них на черепах, и блестели в
глазницах комковатые морщинистые пленки. Был двадцатый век. Полдень. Мелко
сложенная записка, переданная неизвестно кем, в три секунды выцвела и
пожелтела: "Ведешь себя пассивно". Буквы выглядели тенями. Писал, конечно,
Карась. Он, как и полагается референту, находился несколько позади
Саламасова, весь внимая и держа на коленных чашечках проржавевшие остатки
блокнота. Тоже - мумия. Из коричнево-красной глины. Голова его качнулась,
и со лба отвалился кусочек окаменевшей кожи, а под ним затемнела
четырехугольная пугающая пустота. Он действительно был из глины. Все
смотрели на меня.
- Время!.. Время!.. - механическим голосом повторила Дурбабина.
Ощущая, как разламываются солевые отложения в костях, я натужно
выпрямился. Я примерно представлял, чего от меня хотят. Твердый
керамический и невозмутимый Апкиш, словно продолжая беседу, чрезвычайно
вежливо поинтересовался: Что же вы предлагаете, Вася Шапошников? - А
изогнутый рак молниеносно ответил: Перестрелять всех! - Перестрелять? -
Загнать в овраги - и под пулемет! - Сотни тысяч... - напомнил ему Апкиш. -
Ну и что? - хладнокровно ответил рак. - Теплые, живые... - напомнил Апкиш.
- Ну и что? - снова ответил рак. Апкиш немного подумал. - Но ведь это
практически неосуществимо, - сказал он. - Реальная власть - в наших руках.
Вы хотите, чтобы мы сами себя уничтожили? Это абсурд. - Рак взмахнул
клешнями. - Вы живете ради народа? Так уйдите ради народа! Да! Народ устал
от вас... К черту!.. В овраг!.. Под осиновые колья!.. - У него вибрировали
усы и раскачивались водянистые тугие глаза на веточках. Как две ягоды.
Капала грязно-серая жидкость со жвал. - К черту!.. В овраг!.. - Только не
надо кричать, - раздражаясь, заметил Апкиш. Он вторично подумал. Было
слышно, как лопается пересохшая краска на потолке. - Хорошо. Ладно.
Перестрелять. Ну и что дальше, Вася Шапошников? Кто придет нам на смену? -
Хрен! А кто угодно, - ответил рак. - Например? - Обнаружатся люди. - Какие
люди? - Не все ли равно? Людей хватает. - Апкиш дернул растрескавшейся
коричневой головой. - Нет, все-таки не получается. - Почему? - Потому что
эти люди будут такими же, как и мы. Они по-другому не умеют. Понимаете?
Они даже представить себе не способны, что может быть по-другому. Значит,
опять в овраги? - Значит, опять, - неумолимо ответил рак. - И сколько? -
Сколько потребуется, - ответил рак. - Это не выход, - успокаиваясь, сказал
Апкиш. - Это для вас не выход, - возразил ему рак. - Это ни для кого не
выход... Апкиш кашлянул, и кусок штукатурки обвалился на стол, - разбросав
по нему ноздреватые крупяные созвездия. Заклубилась известковая пыль -
точно облако. С легким шорохом отщепилась дранка. - Переходим ко второму
вопросу, - как ни в чем не бывало, провозгласил Саламасов. Восемь глиняных
мумий окружили его. Раскорячившись, чтобы не упасть, задержав от стыда
дыхание, кое-как я все же поднялся и, сгибаясь от радикулита,
прислушиваясь к стреляющему позвоночнику, поцеловал Батюту прямо в рыхлую,
клеевую, блестящую, подсыхающую лысину, на которой топорщились
всевозможные соринки. У меня кружилась голова. Остывала кровь в спадающих
артериях. Жизнь заканчивалась. Я уже почти ничего не видел. Мне, наверное,
было девяносто лет. Волны Хроноса укачивали меня. Дряблые бесплотные губы
мои прилипли, и я едва оторвал их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83