- Ничего не слышал, - торопливо ответил я, забирая газеты.
Был август, понедельник.
Циркуль-Клазов в слабо клетчатом отутюженном костюме, разглядывавший
до этого пыльную драпировку на витрине универмага, вдруг потерял к ней
всякий интерес и непринужденно тронулся вслед за мной, поблескивая
круглыми слепыми очками. Я заметил, как он мельком сказал что-то киоскеру,
и тот, отшатнувшись, со стуком захлопнул окошечко. Все. Газет мне больше
не продадут. У меня болезненно оборвалось сердце. За мной
с_м_о_т_р_е_л_и_ вторые сутки - нагло, прилипчиво, даже не пытаясь хоть
как-нибудь скрыть. Это была настоящая психическая атака. Вчера ходил
Суховой, а сегодня - Циркуль. Меня начинали _у_б_и_р_а_т_ь_. Час назад
администратор гостиницы сказала: Просим вас освободить этот номер,
произошло досадное недоразумение, он был забронирован еще на той неделе, к
сожалению, огромный наплыв приезжих. - Она постукивала железными ключами о
стол. Колыхались сережки из золота. Спорить было бессмысленно. И дежурная
на втором этажа, возмущенно одергивая платье, фыркала, как больной
верблюд: Мы не можем устраивать здесь склад вещей! Сдайте свой портфель в
камеру хранения! - Спорить было так же бессмысленно. А буфетчица из
ресторана внизу даже не посмотрела на протянутые мною деньги: Ресторан
закрыт! - И швейцар, не задумываясь, распахнул дверь наружу: Сюда, сюда,
прошу вас... - Все это было чрезвычайно серьезно. Будто жесткие пальцы
легли мне на горло.
Я свернул по Таракановской, а потом сразу же - на Кривой бульвар, где
стояли подстриженные купы чертополоха. Тухлое коричневое солнце выплыло в
голубизну над трубами, и крапивная чернь, обметавшая стены домов, заиграла
стеклянными острыми проблесками. Я спешил, словно мягкий червяк, на
которого вот-вот должны наступить. Нет ничего хуже обычного страха. Я ведь
не совершил никаких противозаконных поступков. И я знал, что для
установления слежки требуется санкция прокурора. Я имел поэтому полное
право протестовать. Мокрая натянутая, бесконечно жалкая ниточка, как
струна, вибрировала у меня в груди. Это были все теоретические
рассуждения. Циркуль-Клазов, поднимая лакированные ботинки, невозмутимо
вышагивал за моей спиной, и слепые белесые очки его отражали небо. Какой
прокурор? Какая санкция? Вы же не ребенок. Деревянный скрипучий город -
ловушка для идиотов, деревянные скрипучие люди с мозгами из костей и
тряпок, деревянное скрипучее, обдирающее живую кожу время, которое, как
телега, заваливаясь на бока, еле тащится по дремучим ночным ухабам.
Непроглядный растительный сумрак. Стагнация. Бессилие разума. - Одну
минуточку, гражданин!.. - А в чем, собственно, дело?.. - Минуточку, вам
говорят!.. - Только без рук!.. - Гражданин!.. - Пустите меня!.. -
Гражданин, не оказывайте сопротивления!.. - Удар в лицо - белые искры из
глаз. Удар в поддых - рвотный перехват дыхания. Завернутая на шею рука -
пронзительной кричащей болью выламываются суставы. - Согласен!..
Согласен!.. - Вот и хорошо. А теперь внизу на каждой странице: "с моих
слов записано верно". И подпись. Да не ерзай ладонями, с-сука очкастая,
всю бумагу нам измараешь! - Так было с Корецким. Ничего не доказать.
Никогда ничего доказать нельзя.
Я, наверное, совсем потерял голову, потому что неожиданно побежал -
вдоль дремотной асфальтовой каменной улицы, мешковато переставляя ноги.
Это было ужасно. Это было смешно и глупо. Куда мне бежать? Мятые со сна
прохожие, уступая дорогу, изумленно оборачивались на меня. Деловито
забрехала собака. Выпорхнул из-под ног перепуганный воробей. Мне казалось,
что в спину сейчас громогласно и звонко раздастся: Держите его!.. -
Кинутся, повалят, с упоением затопчут в седую горькую пыль. Бегущий всегда
виновен. Особенно в этом городе. Лида предупреждала, что так и будет. - Я
тебя прошу: уезжай. Если сможешь, и если не сможешь. Все равно. Хоть куда.
Уезжай. - Нет ничего хуже страха. Уже через полсотни метров я начал
задыхаться, и тончайшее огненное шило вонзилось мне в правый бок. Бульвар
качался и раздваивался. Я боялся задеть выступающие листья крапивы -
потому что тогда ожог, больница, обязательная койка на целых два месяца.
За два месяца _о_н_и_ меня уничтожат. Это был неизбежный финал. Черный зев
подворотни распахнулся навстречу. Будто спасение: какие-то ящики, какие-то
щепастые доски, нелепый бетонный столб посередине двора и тут же -
парадная с половинкой отломанной двери. Цепляясь за изжеванные перила, я
вскарабкался на второй этаж и, обмякая, прислонился в углу. Было крайне
тоскливо. Я не знал, почему я забрался сюда. Так нахохлившийся больной
хомяк забивается - в дерн, под корни. У меня вылезали глаза. Твердые
неумолимые пальцы все сильнее сходились на горле. Одно дело слышать о
подобных историях, передаваемых под большим секретом, срывающимся
полушепотом, только для своих, и нечто совсем иное - испытать все это на
себе. Если бы меня здесь нашли, то я бы сдался, честное слово! Я бы
сдался, я поднял бы руки и униженно вымаливал бы прощение, суетливо
клянясь, что - больше никогда, ни за что на свете! Но сквозь изъеденное
неотмытыми напластованиями окно, очень быстро потеющее от дыхания, я с
громадным облегчением увидел, как Циркуль-Клазов, появившийся уже через
секунду, дико заметался на булыжных макушках из стороны в сторону,
по-собачьи вынюхивая следы, а потом, видимо приняв решение, торопливо
побежал дальше, на соседнюю улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83