- Черт бы вас всех побрал вместе с
вашими экспериментами... Неужели вы не дадите спокойно существовать?..
Чтоб - без подвигов и чтобы - без потрясений... Почему вы все время хотите
каких-то особенных жертв?.. Разве мало вы взяли?.. Практически все, что
имелось... Я не жалуюсь, и я согласен со всем... Но, пожалуйста, больше не
надо экспериментов... Строек века, материально-технических баз...
Воспитания нового советского поколения... Пусть все это останется в
лозунгах, лишь на словах... И не надо, пожалуйста, вашего светлого
будущего... Потому что опять нам придется стелить миллионы костей... Пусть
мы будем без будущего, но зато с настоящим... Жрите, пейте, воруйте, но
пожалейте - себя... И не требуйте большего, чем можно позволить... А иначе
однажды надломится твердый хребет... И колосс, раздирая страну,
заворочается в агонии... - В этот раз говорил, просыпающийся бегемот -
открывая широкую пасть и подергиваясь, как припадочный, складки кожи,
казалось, насквозь перечеркивали его, и разило болотной тиной, сопревшими
водорослями, щепки мебели были рассыпаны по полу, только пол почему-то
стоял в этой комнате вертикально, а внизу вместо пола расположено было
окно, или сам я по-прежнему медленно переворачивался. Одеяло, по-видимому,
куда-то тащило меня, и старуха - в лохмотьях, в обрезках валенок -
возразила: - Да, но жить в этом тихом кошмаре тоже нельзя... Вы не знаете,
что такое - жить в тихом кошмаре... И все время бояться того, что
произойдет... Даже если оно почему-то не происходит... В магазинах, в
подвалах, на улице, в очередях... Унижение, ненависть... Облако зябкого
страха... На площадке, где группа каких-то ребят... И сосед, выползающий в
кухню на четвереньках... Перемать-твою мать, пожалела, паскуда, рубля...
На работе, в кино, в переулке, ведущем к дому... Ночью, в квартире, когда
раздается звонок... Шторы вдруг - ни с того ни с сего - загибаются
кверху... И всю жизнь - как лягушка, которую колют иглой... И куда ни
метнешься - везде лишь торчащие иглы... И вдыхаешь, скукожившись, старость
и смерть... Даже если они почему-то не происходят... - У старухи в руках
был замызганный темный стакан. И она, содрогаясь, отхлебывала что-то
вонючее, две огромные бородавки сидели на лбу, шевеля волосинками,
выпершими на полметра. Хронос, видимо, полностью ее обглодал. Это было,
по-моему, все, что осталось от Лиды. Два бревна пролетели, едва не угробив
меня, и ударились в землю - которая задрожала, пахло дымом, резиной, гудел
бесноватый огонь, а старуха вдруг клюнула носом, наверное, отрубившись.
Вася Шапошников лежал на закопченной траве, и лицо его было какое-то
полураздавленное, он сказал, разомкнув синеву вбитых в челюсти губ: -
Почему нами вечно командуют дегенераты?.. Неужели совсем не осталось
нормальных людей?.. Ведь включишь телевизор: буквально рожа на роже... И
все - сытые, гладкие, как кабаны... И все - что-то бухтят. Так и дал бы по
морде... Приспособились, сволочи, народ грабить... Нет, пока их не
перебьем, порядка не будет... Хорошо бы их выпереть куда-нибудь из
страны... Дескать, нате вам, курвы, этот закаканный остров... Получите и
стройте там свой коммунизм... Но ведь, тля, не поедут, работать они не
приучены... А по-прежнему будут, заразы, бухтеть и давить... Все, ребята,
пора пилить автоматы... С автоматом они меня просто так уже не возьмут...
С автоматом я сам возьму кого хочешь... - Вася Шапошников лежал у
покосившегося крыльца, а вокруг него вяло дымились раздробленные
головешки, и дымилось железо, наверное, слетевшее с крыш, город - плыл,
облекаясь в цветение чертополоха, тучей пыли клубилась выбрасываемая
пыльца, я все также не чувствовал рядом - за что ухватиться и, как пень,
погружался в багровую рыхлую мглу, где сипело и булькало, словно в
трясине, прогоревший остов расплывался и медленно оседал, и Фаина, схватив
меня за руку, быстро сказала: - Что ты делаешь?.. Ты, видимо, совсем
очумел!.. Ну куда ты полез?.. Ведь ты же вываливаешься из сценария!..
Каждый демон поэтому может замучить тебя... А тогда ты и сам превратишься
в голодного демона... Неужели так трудно понять очевидную суть?.. Я ведь
столько просила тебя: сиди, не высовывайся!.. - От нее сладковато и терпко
припахивало вином, - и духами, и пудрой, ссыпающейся с прически, я едва
различал ее в сутолоке теней, мы, по-моему, вместе летели - синхронно
переворачиваясь. - Разбуди меня в шесть! - _к_а_к_ положено, выдавил я. И
Фаина качнула своей пирамидой: Конечно, конечно!.. - мы попали в какой-то
заставленный мебелью подвал, а потом - в коридор, освещенный
пластмассовыми загогулинами, неприятно блестела дубовая полировка дверей.
- Я пристрою тебя в "семерке", - сказала Фаина. - Там - сосед, но не
бойся: такой же приезжий, как ты... Я запру вас снаружи и можешь не
беспокоиться... - Ключ на груше со скрежетом повернулся в дверях, и в лицо
саданула спираль сигаретного дыма, я шагнул в нагретую спертую черноту -
сквозь косяк, совершенно не чувствуя дерева, - что-то с чмоканьем лопнуло,
будто громадный пузырь, струи свежего воздуха затрепали одежду, вдруг, как
стенка, надвинулась некая твердь и плашмя припечатала меня своей
поверхностью.
Эта твердь представляла собой дерн. Дерн был жестокий и колкий, в
шипах прошлогодних соломинок, ворсоватый, бугристый, поросший кукушкиным
льном, резко пахнущий - травами, спрессованными корнями. Одеяло,
по-видимому, выплюнуло меня, слабый ветер тащил по затылку ночную сырость,
и чуть слышно, но внятно плескалась от рыбы вода, я догадывался, что
где-то неподалеку находится озеро, ряска, заводь, лягушки и камыши, было
плохо, что озеро находится где-то неподалеку, это значит, прежде всего,
что финал уже наступил, я попробовал, было подняться, но локти
разъехались, я беспомощно рухнул обратно на дерн, и сейчас же в пугающей
близости облегченно сказали:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83