Они не спасут, они раздавят. Прочь
из затхлых обиталищ. Они не согреют, они задушат. Под небо! Под очищающее
небо! Причащайтесь чистой влаге! Только тот спасется, кто успеет
очиститься. И так далее. Агнцы Страшного Суда. У нас их много.
- При чем здесь Страшный Суд?
- А при том, что вы все считаете Тучу аэрозольным образованием. А для
ник это начало Пришествия. Того, кто грядет. И когда Туча закроет всю
Землю, начнется Страшный Суд.
Сразу за лагерем Агнцев стоит на проспекте, взгромоздившись правыми
колесами на тротуар, странная машина, этакая помесь "скорой помощи" и
пожарной, длинная, желтая, непропорционально высокая, с огромными красными
крестами на бортах, усаженная всевозможными фарами, прожекторами,
проблесковыми маячками, ощетиненная причудливыми антеннами, стоит тикая,
странная, словно бы брошенная, и только вспыхивает у нее на крыше
фиолетовый слабый огонек.
- Я развелся тогда, пятнадцать лет назад, - говорит Нурланн, - и
нисколько об этом не жалею...
- Да, я видел твою бывшую на прошлой неделе, - откликается Брун. -
Был гран-прием у отцов города... Она у тебя очень, очень светская дама.
- Да провались она совсем, - говорит Нурланн раздраженно. - Мне дочку
жалко. Так и не отдает она мне Ирму.
- У тебя дочка есть? - спрашивает Брун, насторожившись.
- Да. Вижусь с ней раз в два года... то ли дочка, то ли просто
знакомый ребенок. Раз в два года мамаша изволит ее ко мне отпускать,
стерва высокомерная...
- Угу, произносит Брун. - А у меня, слава богу, детей нет. По крайней
мере в этом городе.

Туча.
Она перегораживает проспект и выглядит как непроницаемо-черная стена,
поднимающаяся выше всех крыш и уходящая вершиной в низкие облака. Огромные
медленные молнии ползают по ней, словно живые существа. Сама же она
кажется абсолютно неподвижной и вечной, как будто стояла здесь и будет
стоять всегда.
- Экая красотища, - произносит Нурланн сдавленным голосом.
- Жалко? - Брун криво ухмыляется.
- Не знаю... Не об этом речь. А поближе подъехать нельзя?
- Нельзя.
- Брось, давай подъедем.
Брун цитирует:
- Эти животные настолько медлительны, что очень часто застают
человека врасплох.

Лимузин вынужден притормозить, чтобы проехать через толпу,
сгрудившуюся вокруг тумбы регулировщика. В основном толпа состоит из
шахматно-клеточных Агнцев, но довольно много среди них и простых горожан,
они отличаются не только одеждой, но и тем, что прячутся под зонтиками -
великое разнообразие зонтиков; огромные черные викторианские; пестрые
веселенькие курортные; прозрачные коконы, укрывающие человека до пояса...
В толпе можно видеть и военных в плащ-накидках.
Все лица обращены к человеку в клетчатой хламиде, который вдохновенно
ораторствует, взобравшись на тумбу. За дождем его плохо видно и еще хуже
слышно, доносятся только выкрики-возгласы:
- ...Последнее знамение!.. бедные, бедные агнцы мои!.. очищайтесь!..
и число его - шестьсот шестьдесят шесть!.. отчаяние и надежда, грех и
чистота, черное и белое!
Лимузин уже почти миновал толпу, и тут со свистящим шелестом
изливается из облаков лиловая молния и неторопливо, с каким-то даже
сладострастием оплетает длинного унылого прохожего, задержавшегося на
тротуаре посмотреть и послушать. Человек валится набок, как мешок с
тряпьем, но он еще не успел коснуться асфальта, как вдруг раздается
странный каркающий сигнал и, откуда ни возьмись, вынырнула и остановилась
возле него давешняя нелепая машина с красными крестами на бортах. Сейчас
на ней включено все: все прожектора, все окна, все фары, и добрый десяток
красных, синих, желтых, зеленых огней одновременно перемигиваются у нее на
крыше, на капоте, на боках. Расторопные люди в белых комбинезонах с
красными крестами на спине, на плечах и на груди выскакивают под дождь и
бегут к упавшему, волоча за собой шланги и кабели, на бегу распахивая
черные чемоданчики со светящимися циферблатами и шкалами внутри. Они
склоняются над пострадавшим и что-то делают с ним. Главный из них в
причудливом шлеме, из которого рогами торчат две антенны, и трясущиеся у
самого рта тонкие лапки с набалдашниками, и длинный штырь с микрофоном,
человек этот, весь красный и потный от возбуждения, нависнув над
пострадавшим, орет надрывно:
- Что вы видите? Говорите! Говори! Что видишь? Говори! Скорее!
Говори!
Закаченные глаза пострадавшего обретают осмысленное выражение, и он
лепечет:
- Коридор... Коридор вижу... Они уходят...
Он замолкает, и глаза его вновь закатываются.
- Дальше! Дальше! - надрывается главный. - Говори! Кто в коридоре?
Кто уходит? Говори! Говори!
- Малыш... - бормочет пострадавший. - Малыш и Карлсон... По
коридору... Длинный...
Тут взор его окончательно проясняется, он отпихивает от себя главного
и садится.
- Все. Проехало, - говорит один из санитаров.
Пострадавшему помогают встать, подают ему зонтик.
- Спасибо, - запинаясь, бормочет пострадавший. - Ох, большое спасибо.
А в толпе хоть бы кто голову повернул.

Лора, бывшая жена Нурланна, принимает бывшего мужа в своей гостиной.
Гостиная обставлена не просто богато, но изысканно, поэтому очень странно
видеть на безукоризненном мозаичном паркете под портьерами, закрывающими
окна, обширные темные лужи.
- Я пригласила тебя сюда не для того, чтобы обмениваться резкостями,
- говорит Лора. - У меня к тебе дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18