Вернее, считали, что полковник, поскольку Хамазюк
мог, в конце концов, оказаться товарищем, а слухи насчет полковника - сам
про себя распускать, для пущего уважения. Товарищ-полковник всегда казался
Тане личностью загадочной - не гипотетической принадлежностью к КГБ, а тем,
что имел покрасневшее лицо. Во всех случаях имел, независимо от
погоды. И не просто румянец на щеках или, там, красный лоб - а все
лицо. И, к слову, красного лба он как раз иметь-то и не мог, ибо не
имел лба вообще: шевелюра его, согласно странному капризу природы,
начиналась почти сразу от бровей.)
В тот визит загадка красного лица оказалась разгадана: от
товарища-полковника за версту разило водкой. С уважением посмотрев на часы
(11:15, всего четверть часа с открытия вино-водочного), Таня уселась на
предложенный ей стул.
Заместитель директора начал издалека: обнаружив неприятную
осведомленность в ее делах, распросил о приближавшейся персональной
выставке. Потом спросил о зарплате - согласился, что маленькая. Разговор,
однако, не вязался: Таня отвечала коротко и невпопад, ерзала на стуле и даже
однажды уронила с ноги туфель. Вздрогнув от туфельного стука,
товарищ-полковник перешел к делам личным: как семья, дети ... что пишет
бывший муж из Англии?... Таня с облегчением вздохнула (весь сыр-бор,
оказывается, из-за Сашки!) и радостно сообщила, что не пишет ничего. "Вот
негодяй!" - с жаром защитил интересы советских женщин заместитель директора
и без перехода предложил Тане звать его, заместителя, просто Славой. "Мы же
с тобой простые советские люди!" - добавил он; и уж на что Таня была
зеленая, а все ж поняла, что дело плохо: сейчас будут вербовать. Все еще
предполагая, что ее вызвали из-за Сашки, она стала уверять
товарища-полковника, что никаких связей с изменником родины не поддерживает.
И даже с его семьей в Москве! - что, кстати, являлось чистой правдой: после
того, как Андрюшка, сходив в гости к сашкиной родительнице, заявил, что
"мама - слюха", они с родительницей разругались вдрызг.
Разговор, казалось, подходил к концу. Таня очень гордилась своей
проницательностью (не всякая смогла б догадаться о тайной причине вызова!),
а также самообладанием, удержавшем не вступиться за балбеса Сашку из чувства
противоречия. Тут-то, когда она разомлела, товарищ-полковник ее и ошарашил:
знает ли Таня, что ее второй муж занимался ранее антисоветской
деятельностью?
У Тани опустилось сердце - про проклятую Группу против соцреализма она
забыла начисто! Да и не мудрено, что забыла: когда они с Иваном
познакомились - тот в Группе уже три года, как не состоял. Даже не вспомнил
о ней ни разу! - а Таня и не расспрашивала: частично из-за своей
аполитичности, а частично - других проблем у них хватало ... Она теперь уже
не понимала, чего следует ожидать.
А товарищ-полковник гнул свою линию: знает ли она, Таня, что гадкие
люди, сбившие ее больного мужа с прямой линии, все еще на свободе? А не
полнится ли ее советское сердце праведным гневом, когда они продолжают
растлять другие слабые души антисоветским гноем? И не долг ли ее
комсомольский помочь несгибаемым органам (он так и выразился: "несгибаемым
органам" - у Тани чуть опять не упал с ноги туфель) в их борьбе с
идеологическим врагом?
Товарищ-полковник умолк и выжидательно поглядел на нее, однако Таня не
отвечала, не зная, как себя вести. Предупреждение по поводу выставки
прозвучало предельно ясно (то, что расспросы в начале разговора являлись
предупреждением, сомнений теперь не вызывало). С другой стороны, от нее не
требовали ничего конкретного, так что лезть в бутылку смысла пока не
было. Таня начала мямлить про поддержку советских идей в принципе, но
непонимании своих ближайших задач.
Как показало дальнейшее, это было грубейшей ошибкой. То есть, не
поддержка идей, конечно, а упоминание задач, мгновенно истолкованное, как
сигнал потенциального согласия. Широко улыбнувшись, товарищ-полковник
сказал, что о задачах они поговорят в другой раз ... нескоро ... Вот только
подписочку о неразглашении он попросит Танюшу подписать - и пусть себе идет
с Богом.
И она, дура, подписала!
Да по одному тому, как он напрягся, бумажку свою гнусную предлагаючи,
должно было понять, что подписывать нельзя категорически! А голос-то его,
голос, чего стоил: сладкий как мед: "Танюша", "подписочка" ... тьфу, дура,
слов нет! Единственным ее извинением служила полная неопытность. Казалось:
подпишешь - и сразу ноги можно уносить. Но сразу не получилось: бережно
спрятав подписочку в сейф, товарищ-полковник как бы невзначай спросил: "А
ты, кстати, завтра в шесть - не занята?" Таня обмерла. "Я думаю - чего нам
разговор откладывать? - рассудительно продолжал он, - Завтра и поговорим.
После окончания рабочего дня - никто не помешает ... Ну, до завтра,
дорогуша моя, покедова!"
Не чуя под собой ног, Таня вылетела из кабинета, забежала в свой отдел
за плащом и бросилась из Института вон. Стоял ранний октябрь, но было уже
холодно - липы на улицах Москвы чернели голыми ветками. Замахав рукой
проезжавшему мимо такси, она поехала на свое думательное место - Патриаршие
Пруды.
Таня ходила по дорожке вокруг пруда и, натыкаясь в рассеянности на
мамаш с колясками, размышляла изо всех сил ... вот только идеи ее все носили
нереально-разрушительный характер. Например: придти завтра к
товарищу-полковнику и плюнуть ему в лицо, как партизан гестаповцу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93