Жила одиноко, не весело.
Год назад, в праздник, в Павловске, познакомилась с Гусевым в парке, на
скамейке. Он спросил: "Вижу - одиноко сидите, дозвольте с вами провести
время, - одному - скучно". Она взглянула, - лицо славное, глаза - веселые,
добрые, и - трезвый. "Ничего не имею против", - ответила кротко. Так они и
гуляли в парке до вечера. Гусев рассказывал о войнах, набегах,
переворотах, - такое, что ни в одной книге не прочтешь. Проводил Машу в
Петербург, до квартиры, и с того дня стал к ней ходить. Маша просто и
спокойно отдалась ему. И тогда полюбила, - вдруг, кровью всей
почувствовала, что он ей - родной. С этого началась ее мука...
Чайник закипел. Маша сняла его, и опять затихла. Уже давно ей чудился
какой-то шорох за дверью, в пустой зале. Но было так грустно, - не
вслушивалась. Но сейчас - явственно, слышно - шаркали чьи-то шаги.
Маша быстро открыла дверь и высунулась. В одно из окон, в залу,
пробивался свет уличного фонаря и слабо освещал пузырчатыми пятнами
несколько низких колонн. Между ними Маша увидела седого, нагнувшего лоб,
старичка, без шапки, в длинном пальто, - стоял, вытянув шею, и глядел на
Машу. У нее ослабели колени.
- Вам что здесь нужно? - спросила она шопотом.
Старичок поднял палец и погрозил ей. Маша с силой захлопнула дверь, -
сердце отчаянно билось. Она вслушивалась, - шаги теперь отдалялись:
старичок, видимо, уходил по парадной лестнице вниз.
Вскоре, с другой стороны залы раздались быстрые, сильные шаги мужа...
Гусев вошел веселый, перепачканный копотью.
- Слей ка помыться, - сказал он, расстегивая ворот, - завтра едем,
прощайте. Чайник у тебя горячий? - это славно. - Он вымыл лицо, крепкую
шею, руки по локоть, вытираясь - покосился на жену. - Будет тебе, не
пропаду, вернусь. Семь лет меня ни пуля, ни штык не могли истребить. Мой
час далеко, отметка не сделана. А умирать - все равно не отвертишься: муха
на лету заденет лапой, ты - брык и помер.
Он сел к столу, начал лупить вареную картошку, - разломил, окунул в
соль.
- На завтра приготовь чистое, две смены, - рубашки, подштаники,
подвертки. Мыльца не забудь, - шильца да мыльца. Ты что - опять плакала?
- Испугалась, - ответила Маша, отворачиваясь, - старик какой-то все
ходит, пальцем погрозил. Алеша, не уезжай.
- Это не ехать - что старик-то пальцем погрозил?
- На несчастье он погрозил.
- Жалко я уезжаю, я бы этого старикашку засыпал. Это непременно
кто-нибудь из бывших, здешних, бродит по ночам, нашептывает, выживает.
- Алеша, ты вернешься ко мне?
- Сказал - вернусь, значит - вернусь. Фу ты, какая беспокойная.
- Далеко едешь?
Гусев засвистал, кивнул на потолок и, посмеиваясь глазами, налил
горячего чая на блюдце:
- За облака, Маша, лечу, вроде этой бабы.
Маша только опустила голову. Гусев лег в постель. Маша неслышно
прибирала посуду, села штопать носки, - не поднимала глаз. А когда скинула
платье и подошла к постели, - Гусев уже спал, положив руку на грудь,
спокойно закрыв ресницы. Маша прилегла рядом и глядела на мужа. По щекам
ее текли слезы, - так он был ей дорог, так тосковала она по его
неспокойному сердцу: "Куда летит, чего ищет? - не ищи, не найдешь дороже
моей любви".
На рассвете Маша поднялась, вычистила платье мужа, собрала чистое
белье. Гусев проснулся. Напился чаю, - шутил, гладил Машу по щеке. Оставил
денег, - большую пачку. Вскинул на спину мешок, задержался в дверях, и
перекрестил Машу. Ушел. Так она и не узнала, - куда он уезжает.

ОТЛЕТ

В пять часов дня на пустыре перед мастерской Лося стал собираться
народ. Шли с набережной, бежали из переулков, бубнили, сбивались в кучки,
лежали на чахлой траве, - поглядывали на низкое солнце, пустившее сквозь
облака широкие лучи.
Перед толпой, не допуская близко подходить к сараю, стояли солдаты
милиции. Двое конных, скуластые, в острых шапках, разъезжая шагом, свирепо
поглядывали на зевак.
Кричал на пустыре мороженщик. Толкались между людьми мальчишки с
припухшими от дрянной жизни глазами, - продавцы папирос и жулики.
Затесался сюда же сутулый старик, изъеденный чахоткой, - принес продавать
две пары штанов. День был теплый, августовский, летел над городом клин
журавлей.
Подходившие к толпе, к бубнящим кучкам, - начинали разговор:
- Что это народ собрался, - убили кого?
- На Марс сейчас полетят.
- Вот тебе дожили, - этого еще не хватало!
- Что вы рассказываете? Кто полетит?
- Двоих арестантов, воров, из тюрьмы выпустили, запечатают их в
цинковый бидон и - на Марс, для опыта.
- Бросьте вы врать, в самом деле.
- То есть, как это я - вру?
- Да - ситец сейчас будут выдавать.
- Какой ситец, по скольку?
- По восьми вершков на рыло.
- Ах, сволочи. На дьявол мне восемь вершков, - на мне рубашка сгнила,
третий месяц хожу голый.
- Конечно, - издевательство.
- Ну, и народ дурак, Боже мой.
- Почему народ дурак? Откуда вы решили?
- Не решил, а вижу.
- Вас бы отправить, знаете куда, за эти слова.
- Бросьте, товарищи. Тут, в самом деле, историческое событие, а вы
Бог знает что несете.
- А для каких это целей на Марс отправляют?
- Извините, сейчас один тут говорит: - 25 пудов погрузили они одной
агитационной литературы и два пуда кокаину.
- Ну, уж - кокаин вы тут ни к селу ни к городу приплели.
- Это экспедиция.
- За чем?
- За золотом.
- Совершенно верно, - для пополнения золотого фонда.
- Много думают привезти?
- Неограниченное количество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53