Один жаловался на то, что у него болят ноги, второй ругал начальство, третий напевал под нос… Вот что такое было это бубнение. Но на Математика с Владимиром Павловичем оно произвело удивительное действие. Даже привязанные, они скреблись по железному полу ногами, загребали руками, будто плыли в воздухе. При этом оба пели какую-то удивительную песню. Наверное, такие песни пели предки покойного Мирзо, когда ехали на своих маленьких осликах по горам и разговаривали с мирозданием посредством пения. Что вижу, о том и пою, как сказал однажды начальник станции "Сокол", когда ему намекнули, что свиных консервов мы произвели больше, чем он раздал зарплаты.
Так я вел поезд несколько часов, пока сам не оказался в затруднительном положении,
Я по ошибке загнал тепловоз на запасный путь, и как переключить обратно стрелки, мне было непонятно. Без Владимира Павловича мне с этим не справиться, но Владимир Павлович был сейчас недееспособен. Товарищам моим явно было нехорошо.
Мы остановились, и Владимир Павлович с Математиком вывалились на полотно. Они лежали прямо на снегу и тупо смотрели в небо, и я решил, что это радиация. Но нет, фон был в норме. Вообще, подозрительно часто фон тут был в норме, и это не могло не настораживать.
Или тут, наверху, просто были иные правила жизни и иная логика опасности, нежели чем в тоннелях.
Владимир Павлович, кстати, говорил, что я не чувствую некоторых излучений именно потому, что у меня в голове что-то не так, именно поэтому мне снятся мои сны, после которых я плаваю в луже пота, организм работает чуть по-другому, а потом выводит с жидкостью ненужную химию, все эти продукты стресса и напряжения.
Не знаю, в чем тут дело, мы миновали опасное место без потерь и, как я сейчас понял, в точном соответствии с путевыми знаками. Рядом с нами стояла палка, с одной стороны которой белеющий кружок говорил: "Конец опасного участка", а с другой, наоборот, "Начало опасного участка". И этот участок остался у нас за спиной.
Отдышавшись, Владимир Павлович сказал:
Это я голова садовая, забыл. Это ж я все знал, мне в десятом году Тимошин рассказывал, а я не верил. Что за Тимошин?
Да однокурсник мой, он в этом месте и влетел. Еле выбрался, причем с потерями. Это ж знаменитое Веребьинское спрямление, проклятое место. Почему проклятое? А потому. Что, выход силы, космические пришельцы?
Да непонятно что. Зона там, наподобие Чернобыльской, только еще до всякого Катаклизма, до радиации. Какой-то забытый эксперимент. Тимошин рассказывал, что там, как пойдешь в лес, так все ходишь по кругу. Никто до границ этой зоны не может добраться, если идти изнутри. А внешне все как обычно. Советского человека таким удивить было нельзя: ряды колючей проволоки, какие-то грузовики старые. Все думали, что это из-за того, что там давным-давно стояли ракетные части. Так вот, Тимошину кто-то рассказывал, что ходил по этому лесу человек, а как вышел на опушку, так видит: там кострище брошенное. А рядом на березе приемник висит. Музыка играет, только немного странно, будто магнитофон пленку тянет… Ты вот не помнишь, а были такие кассетные и катушечные магнитофоны, и вот висит на березе приемник, "Спидола" старая, и играет. При этом известно, что в эти места никто года за четыре не ходил. Что, спрашивается, там за батарейки? Да дело было не в батарейках, тут ведь что? Если музыка в замедленных ритмах, то, значит, волна запаздывает, и уже довольно сильно. То есть там время совсем по-другому течет. Ты в него, как в реку, ступаешь, как в кисель, ноги не поднять. Тот же Тимошин, уже старый был, а все помнил, что какой-то обходчик рассказывал, что у него рядом с полотном вообще время другое,
будто кто разбрызгал прошлое по лесу: стоят две березки, которые он давно помнил, одна вообще не растет, тоненькая, а вторая уже толстая, трухлявая, скоро рухнет. Ну, в таких случаях раньше говорили: "А мертвецы там с косами стоят вдоль дороги…" А вот на это я тебе скажу, что ничего, Александр Николаевич, я тут смешного не вижу. Разгуливающих мертвецов Тимошин там не видел, а вот на тамошнем кладбище после восемьдесят пятого года… Но тут нас прервал пришедший в себя Математик. Он размазал по лицу кровь, уже переставшую идти из носа, и спросил: - Что это было? Ему никто не ответил, и вдруг он догадался сам: Веребье? Спрямление?! Точно так, ответил ему Владимир Павлович. А у вас, Александр, судя по всему, на акустику реакция отрицательная? подытожил Математик. В обоих, так сказать, смыслах? Не знаю. Так что там было? все же еще раз, без всякой надежды на ответ, спросил я. В чем дело? В чем? В том. Недаром вас Царица ночи выбрала. Цветы вообще чувствительны к акустическим взаимодействиям. Так скажите, в чем дело-то? Что, у меня ураганная мутация? Вы, Александр, не кидайтесь словами. Где вы, и где мутация. Вы еще скажите, что у вас мгновенные дельта-изменения. Нет, все дело в том, что у вас что-то с физиологией. Вот вы и облысели, кстати. Ничего у нас просто так не бывает. А что, были похожие случаи? Были. Не скажу, не надо вам этого. Вы погодите, Александр, неизвестно еще, что с вами будет. У меня был один коллега, он пытался спички взглядом поднимать. Пять спичек поднял, а на шестой надорвался. Навсегда, значит.
Математик впервые рассказал историю из прежней жизни. "Где-то медведь сдох", как сказал бы начальник станции "Сокол". Меня скорее пугала эта новая доверительность Математика, когда начальник или хозяин становится человеком. Это ничего хорошего не означает. Он потеряет свою харизму и в какой-то момент сделает неверный шаг, за который ответишь ты сам.
А Математик все меньше становился нам начальником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70