После ссылки учился в Политехническом институте в Петербурге. Весной 1916-го вновь сослан на три года в Сибирь. Бежал.
В 1917-м – член исполкома Петроградского Совета и Петроградского комитета партии, один из редакторов «Правды». Был знаком с Лениным. С середины двадцатых – член Политбюро. Как секретарь ЦК замещал Сталина. С 1939 года по совместительству стал наркомом иностранных дел. Такой биографии никто в окружении Сталина в те годы не имел. Понимая это, Жданов, к примеру, всячески пытался его дискредитировать в глазах Сталина. В 1949 году была арестована жена Молотова, Полина Жемчужина. Люди старшего поколения помнят то время как период борьбы против «безродных космополитов».
Жемчужина была одним из активных организаторов еврейского движения в СССР и ее обвинили в связях с мировым еврейским движением. Арест санкционировал ЦК. Неправда, что лишь сам Молотов воздержался при голосовании на Политбюро, когда шла речь об аресте его жены. На том заседании выступал мой отец, заявивший, что никаких оснований для ареста члена ЦК Жемчужиной нет. Выяснилось, что Жемчужина вела какие-то разговоры, связанные с решениями ЦК, его линией в отношении Еврейского комитета. Вне ЦК и правительства такие вещи обсуждать не позволялось.
Молотов знал, что Жемчужину хотели арестовать еще до войны и только активное противодействие отца помешало группе членов Политбюро нанести удар по Молотову.
Это был человек, вне всяких сомнений, более умный, чем Жданов, не говоря об остальных, но нет ни одного документа, касающегося бывших лидеров партии, какихто партийных группировок, где не было бы резолюции Молотова. Имею в виду политические процессы и репрессии. Он делал все, что делали и остальные.
Прямых столкновений с моим отцом у него никогда не было. Напротив, он очень ценил его, что, впрочем, не мешало Вячеславу Михайловичу резко выступить против отца в связи с Катынской трагедией, некоторыми вопросами, связанными с внутренней политикой государства. Крайне не понравилось Молотову и выступление отца в защиту Тито. Сталин тогда назвал отца и некоторых других людей, выступающих против конфронтации с Югославией, титоистами, а Молотов в довольно резкой форме заявил, что Тито – предатель интересов социалистического лагеря.
Отец в таких случаях в долгу никогда не оставался и отвечал столь же резко.
Это не зафиксировано в материалах Пленума, но я знаю, что накануне проходило заседание Президиума ЦК, на котором Молотов говорил совершенно другие вещи. Скажем, на Пленуме он критиковал отца за разрыв отношений с Югославией. Уж кто-кто, а Вячеслав Михайлович прекрасно помнил, как все было в действительности. Но примечательно другое – лгали на том Пленуме кто больше, кто меньше, но – все. Это вполне понятно. Любопытно другое. Накануне в узком кругу тот же Молотов произнес совершенно другие слова:
– Более способного человека, чем Берия, среди нас нет, более энергичного и грамотного в тех проблемах, которыми он занимался, тоже нет. А что он имел свою точку зрения, то он этого, как все мы знаем, никогда не скрывал. Мы можем соглашаться с ним или не соглашаться, но мы ведь сами согласились с его предложениями, а теперь их же будем ставить ему в вину…
У меня нет стенограммы того заседания Президиума ЦК, нет других доказательств, но я склонен верить человеку, рассказавшему мне о том выступлении Молотова. Думаю, Молотов повел бы себя и на Пленуме совершенно иначе, если бы знал, что отец жив. Очень многие люди, участвовавшие в работе того Пленума, тоже знали, что его нет в живых, а следовательно, бороться уже бессмысленно. Цинизм, который десятилетиями прививала народу партия, напрочь исключал такое понятие, как память…
Я неплохо знал Хрущева. Он бывал у нас довольно часто в гостях. Сегодня его пытаются представить борцом с культом личности, а ведь все было совершенно иначе. Он никогда не возражал Сталину. Правда, за столом, помню, сокрушался, что «Хозяин за младенцев нас держит, шагу ступить не дает, не дает развернуться». При нем обычно помалкивал, изображая шута. Здорово пил.
Знал я и его семью. С зятем Хрущева, Алексеем Аджубеем, познакомился еще до его женитьбы на Раде. Мать Алексея была отличной портнихой. Жаловалась маме, что из-за карьеры сын губит жизнь. Она была категорически против этого брака, потому что семью Хрущева не переносила, называя их Иудушками Головлевыми.
Алексей был парень действительно способный. Учился в актерской студии. После женитьбы на Раде Хрущевой он стал главным редактором «Комсомольской правды», а с конца пятидесятых до дня отстранения Хрущева от власти был главным редактором «Известий», членом ЦК КПСС, депутатом Верховного Совета. За участие в освещении в печати визита тестя в Америку получил Ленинскую премию. По общепринятым меркам, карьера молниеносная и блестящая, но в октябре шестьдесят четвертого по известным причинам она прервалась.
Хотя сам Хрущев, как я говорил, бывал у нас часто, с его семьей мы не общались. Ни я, ни мама в их доме никогда не были, хотя с дочерью Хрущева мы учились в одной школе.
Что-то знали от Нины Матвеевны, матери Аджубея. – Ну почему ты переживаешь, – успокаивала ее мама. – Хорошая девочка, Серго рассказывает, что учится хорошо…
– А ты ее видела? – спрашивала Нина Матвеевна. – Нет? Не будет он ее любить. Не понимаешь разве, из-за чего он женится? Никогда не думала, что Алексей может так поступить…
Спустя несколько месяцев, когда мы вместе обедали у нас дома, Нина Матвеевна неожиданно вновь вернулась к больной для себя теме. Видимо, просто хотела с кем-то поделиться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26