- Занята... Потеха?... Я хочу спать! - воскликнула Мэрчисон, потом
прибавила спокойнее: - Вы не... куда мы пойдем? Кругом сплошные развалины.
Мне надо переодеваться?
- Рекреационный уровень как будто цел, - ответил Конвей. - Зачем? Вы
и так прелестно выглядите.
Форма медсестер, синяя облегающая блуза и брюки - обтягивающие, чтобы
без проблем забираться и вылезать из скафандров, - на самом деле очень шла
Мэрчисон, но вид у девушки был крайне утомленный. Она расстегнула и сняла
широкий белый пояс с кармашками для инструментов, избавилась от шапочки и
сетки для волос, и Конвей чуть было не зарычал в голос, но поперхнулся,
ибо горло все-таки слегка побаливало. Мэрчисон рассмеялась, тряхнула
головой и потерла щеки, чтобы на них появился хоть какой-то румянец.
- Обещаете не задерживать меня допоздна? - справилась она весело.
По дороге к рекреационному уровню не заводить разговор на
профессиональные темы было попросту невозможно. Во многих отделениях
госпиталя давление опустилось ниже критической отметки, поэтому рабочие
уровни были переполнены пациентами. На них не нашлось бы такого коридора,
который не был бы забит ранеными. Подобного поворота событий никто, к
сожалению, не предвидел, поскольку никто, опять же, не ожидал, что враг
применит оружие с ограниченной убойной силой. Если бы Империя использовала
атомные боеголовки, не было бы переполнения, ни, разумеется, самого
госпиталя. Конвей слушал рассуждения Мэрчисон едва ли вполуха, но ее,
похоже, это не особенно волновало. Может статься, она его не слушала
совсем. Когда они достигли рекреационного уровня, то увидели, что тот,
хоть и уцелел, значительно изменился. Поскольку центр тяжести госпиталя
располагался выше, та малая гравитация, которая здесь существовала, была
направлена теперь вверх, и все то, что находилось в свободном состоянии,
лепилось к потолку, где и создавало полупрозрачный хаос замутненной песком
воды и воздушных пузырей, а сквозь него проглядывало багровое
искусственное солнце.
- О, как красиво! - проговорила Мэрчисон. - И успокаивает.
Освещение придавало ее коже некий теплый оттенок, который трудно было
описать словами. Алые губы чуть разошлись, белизна зубов казалась как бы
переливчатой, а большие глаза таинственно мерцали.
- Я бы, - заметил Конвей, - сказал "романтично".
Они оттолкнулись от пола и медленно полетели по направлению к
ресторану. Внизу проплывали верхушки деревьев, навстречу попадались клубы
пара, которые срывались с поверхности нагретой солнцем воды, на руках и на
лицах оседали капельки влаги. Конвей поймал Мэрчисон за руку, но скорости
их немного не совпадали, поэтому они начали вращаться вокруг собственного
центра тяжести. Конвей согнул локоть, притянул девушку к себе. Вращение
ускорилось. Он обнял Мэрчисон за талию. Она было уперлась, но вдруг
прильнула к нему всем телом и принялась жадно целовать. Он отвечал ей, а
пустынный пляж, утесы и багровое водяное небо оказывалось у них то над
головами, то под ногами.
Конвею подумалось, что даже если бы его тело не вертелось в воздухе,
он все равно не избежал бы головокружения - от поцелуя. Они приземлились
на утес и, смеясь, разжали объятия, а потом, цепляясь за искусственные
растения, взобрались к ресторану. В помещении царил полумрак, под
прозрачной крышей и балдахинами над многочисленными столиками висели
водяные шары, точно гроздья неведомых инопланетных плодов, которые
взрывались, стоило Конвею или Мэрчисон задеть ненароком тот или иной
столик, а задевали они их достаточно часто. И вскоре зал ресторана
заполнили сотни маленьких серебристых шариков, в которых отражались
попеременно то Конвей, то его спутница. Ни дать, ни взять, мир грез,
подумал Конвей, мир, в котором грезы становятся явью. В последнем можно
было не сомневаться, ибо разве рядом с ним не парила смуглокожая и
прекрасная медсестра Мэрчисон? Они аккуратно, чтобы не потревожить большие
водяные шары, сели за столик. Конвей, одной рукой держась за стул, другую
положил на ладонь Мэрчисон и сказал:
- Я хочу поговорить с вами.
Она улыбнулась, но в ее улыбке сквозила легкая настороженность.
Конвей попытался заговорить, попытался высказать то, что столько раз
произносил в уме, но тут же запутался и пустился изрекать что попало. Она
такая красивая, сказал он, но она - глупышка, что осталась в госпитале. Он
любит ее, желает ее и был бы счастлив, если бы сумел за эти месяцы загнать
ее в уголок и добиться столь нужного ему "да". Но ему, сказал он, помешали
обстоятельства. Он постоянно думал о ней, даже тогда, когда оперировал
ТРЛХ, и именно эти мысли помогли ему продержаться до конца. А во время
бомбардировки он переживал за...
- Я тоже беспокоилась за вас, - мягко перебила Мэрчисон. - Вы были
везде и всюду, и всякий раз, когда в нас попадали... Вы всегда знали, что
делать, и... и я боялась, что вы заработаетесь до смерти.
Она потупилась. У Конвея пересохло во рту.
- А когда вы занялись ТРЛХ, - прибавила она, - мне показалось, что со
мной рядом диагност. О'Мара сказал, семь мнемограмм... Я... Я просила у
него дать мне хотя бы одну. Но он отказал, потому что, - она замялась, -
потому что, по его мнению, девушки допускают в себя - ну, в сознание, -
весьма избирательно.
- Насколько избирательно? - спросил Конвей хрипло. - Э-э... друзья не
считаются?
Он невольно подался вперед и отпустил стул, и немедленно взмыл к
потолку и врезался лбом в большущий водяной шар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58