по слухам, Его Милость отправился вовсе не на празднество в поместье, а во Францию. Человек, побывавший на празднестве, уверял лорда Б., что ни Его Милость, ни Фанни там не появлялись. Лорд Б. советовал мне набраться терпения и не поднимать шум, а то выйдет еще накладнее, чем бегство Фанни.
В: Вы ему поверили?
О: Поверила. Вовек ему не прощу. Я ведь только потом узнала: Уишбурн никуда своих девиц посылать и не думала. А про дурачества те никто ведать не ведает. Это лорд Б. выдумал, чтобы меня оплести.
В: Вы его за это не бранили?
О: Расчета нет. Я как-никак разбираю, где барыш, а где шиш. Он же ко мне гостей водит. Так и пришлось спустить обиду, хотя будь моя воля...
В: Довольно.
О: ...отплатила б ему тою же монетой, чтоб весь Лондон видел его в дураках.
В: Полно. Что рассказывала девица про человека, о коем я доискиваюсь, вам и вашим потаскухам?
О: Говорила, будто зелен, но дозреет – будет малый хоть куда. Быстро разгорается, быстро и до края доходит: с такими девицам меньше хлопот.
В: Она ему приглянулась больше прочих?
О: Да, потому что других он не брал, уж на что они его обхаживали да приваживали.
В: Он ей тоже приглянулся?
О: Так она и признается! Она хорошо помнила мои правила: никаких тайных амуров и даровых услуг.
В: До этого случая она от правил не отступала?
О: Ни разу. Все из хитрости.
В: Как «из хитрости»?
О: Думала замазать мне глаза. Она ведь только с виду простушка, а на деле палец в рот не клади. Вот и догадалась одурачить меня тем же манером, что и гостей.
В: А как она дурачила гостей?
О: Я же говорю: все невестилась, делала вид, будто никогда прежде мужчин не знала. Ее, мол, с наскока не возьмешь, с ней надобно лаской, тогда и уступит. Те млеют: после привычных ухваток такое жеманство куда как прельстительно. А уж когда она раздвинет ноги да позволит гостю порезвиться, он так ликует, точно взял какую неприступную твердыню. Больше одного гостя за ночь не принимала. Я на это смотрела сквозь пальцы: другая за ночь нескольких переменит, а выручка все равно меньше, чем от Фанни с одним-единственным гостем. А ведь я могла в продолжение ночи отдавать Фанни внаймы шести гостям подряд! У нее, бывало, вся неделя наперед расписана.
В: И сколько всего женщин в вашем заведении?
О: С десяток. Это которые постоянно тут.
В: Она была самым отборным лакомством? Ценнее ее у вас не имелось?
О: Самые отборные – самые свеженькие. А эта хоть и корчила невинность, но все же не девственница. И бестолковый же народ эти мужчины: товар не первой свежести, а они готовы платить втридорога.
В: Прочие девки удивлялись, что она не вернулась?
О: Да.
В: И как же вы им это объяснили?
О: Сбежала – ну и скатертью дорога.
В: И прибавили, что вы со своими головорезами положите конец ее блудням на стороне, не так ли?
О: Не стану я отвечать, это поклеп. Или я не вправе воротить то, что мне принадлежит?
В: Какие же вы к тому взяли меры?
О: Какие могут быть меры, когда она дала стречка за границу.
В: А такие, чтобы ваши разбойники и лазутчики ее не упустили, если вздумает воротиться. Вы, без сомнения, уже об этом распорядились. Только смотри мне, Клейборн, я тебя по должности предупреждаю: девица теперь моя.
Буде ваши мерзавцы-подручные ее сыщут, а вы промешкаете мне о том доложить, больше вам своих гусаков и гусенышей не пасти. Как Бог свят, не пасти. Прихлопну вашу торговлишку раз и навсегда. Постигаете ли?
О: Отчего же не постегать, коли просите.
В: На такую сердиться – много чести. Повторяю: все ли ты уяснила?
О: Все.
В: Добро. А теперь, мадам, пошла вон. Видеть не могу эту скверную размалеванную харю.

Jurat die quarto et vicesimo Aug. anno domini coram me Приносит присягу двадцать четвертого августа года от Рождества Христова в моем присутствии (лат.)

.
Генри Аскью.


ДАЛЬНЕЙШИЙ ДОПРОС И ПОКАЗАНИЯ МИСТЕРА ФРЭНСИСА ЛЕЙСИ,

данные под присягою августа двадцать четвертого числа anno praedicto в вышеуказанный год (лат.)

.

В: Сейчас, сэр, я хочу вернуться к двум обстоятельствам из ваших вчерашних показаний. В тот раз, когда мистер Бартоломью описывал свои занятия, или в приведенных вами рассуждениях при осмотре капища в Эймсбери, или же при иных беседах не усмотрелось ли вам, что он обращается к этим предметам лишь затем, чтобы любезности ради развлечь вас разговором и тем скоротать досуг? Или он не в силах был умолчать о вещах, основательно его занимающих, – а лучше сказать, едва ли не единственно его занимающих? Не пришло ли вам на мысль, что любовник верно изрядный чудак, если груда камней производит в нем больший пыл и красноречие, нежели чем предвкушение встречи с той, которую он, по его словам, боготворит? Другому юноше всякий лишний час пути показался бы мукой, а этому ради ученых исследований и задержка нипочем. Не странное ли соседство – безудержная страсть и сундук с учеными трудами?
О: Конечно, я об этом задумывался. Но что побуждало мистера Бартоломью к этим разговорам – простая причуда или глубокий интерес, – я в ту пору так и не разобрал.
В: А сейчас что скажете?
О: Скажу, что под конец мистер Бартоломью признался: никакая девушка его в Корнуолле не дожидалась. То был лишь предлог. Истинная же цель нашего путешествия мне, сэр, неизвестна и поныне – как вы увидите из дальнейшего.
В: Что, по-вашему, он разумел, говоря о меридиане своей жизни?
О: Трудно понять подобное этому темное и затейливое иносказание. Но должно быть, он разумел хоть сколько-нибудь прочную веру или убеждение.
Боюсь, принятое у нас исповедание веры отрады ему не приносило.
В: Вы ничего больше не рассказали о его слуге. Каков он вам показался в дороге?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147