От них я узнал, почему обезьяна такая ручная. Оказывается, она долгое время жила у одного из соседей, а затем он отдал ее Клаудио на съедение. Юлио обстоятельно и толково стал ощупывать насупившегося барригудо, привязанного к носу лодки, а потом успокоенно сказал Валентину:— Мяса у него достаточно, и жирный… Знаешь, может, гринго Гринго — чужестранец.

не так уж много переплатил за нее?По возвращении в Кумарию снова встал вопрос о съедобных свойствах обезьяны. Педро, осмотрев ее, серьезно посоветовал забирать ее на ночь в хижину и зорко стеречь: кто знает, не польстится ли на нее какой-нибудь пеон из ближайшей асьенды, не захочет ли полакомиться ею? 58. ВОТ ЭТО ДРУЖБА! Таким образом я приобрел обезьяну барригудо и завязал дружбу с милейшим созданием, которое мне когда-либо приходилось встречать. Эта была самая крепкая дружба, какая только возможна между человеком и животным. Когда я вспоминаю о ней, то самые нежные слова рвутся из моей души. Трудно осознать, что в этом зверьке так привлекало меня и в чем таилось его обаяние. То ли в доброте и уживчивости характера, то ли в сдержанности — я бы сказал изысканности его манер, то ли в быстрой сообразительности, то ли в удивительной способности глубоко чувствовать?Наша дружба — особая. В ней нет приторности; ни я, ни барригудо не любим никаких излияний.Обезьяна почти так же привязана и к другим людям, с которыми ей приходится общаться: к моему хозяину Барановскому, к Педро, Валентину, к Чикиньо. Чуждается она только одного Юлио. Позднее, убедившись в ее проницательности, я пришел к выводу, что эта умница поняла, для какой цели Юлио ощупывал ее, когда мы возвращались от Клаудио, и до сих пор не может простить ему этого.Спустя три дня по возвращении в Кумарию я разрезал путы, связывавшие барригудо, и отпустил его на волю. Но он не сбежал. Целыми днями он кувыркался близ хижины, сердечно приветствуя всех, а вечерами приходил спать ко мне. Охотно, хотя и с достоинством, он играл с другими животными, особенно с обезьянами, на шаловливую резвость которых он смотрел с забавной снисходительностью. В отличие от этих шумных созданий он всегда молчалив.Я полагал, глядя на его крепкое, приземистое туловище и медлительные движения, что он неуклюж и неповоротлив. Ничего подобного. При желании барригудо умеет проделывать самые невероятные прыжки, а на верхушки высоченных деревьев взбирается с ловкостью, которой могла бы позавидовать любая длинноногая коата. В этих случаях барригудо помогает себе длинным крепким хвостом; зацепившись хвостом за ветку, он любит раскачиваться в такой позе и при этом с особым удовольствием поедает лакомства.Когда я собрался ехать домой, у меня появились первые заботы.— Вы хотите взять его с собой в Европу? — спрашивает Барановский.— Ну, разумеется.— Но ведь обезьяны обычно не переносят морского путешествия…Опытные в этих делах перуанцы еще настойчивее предостерегали меня. Они утверждали, что барригудо редко доплывают живыми до Пара, подыхая где-нибудь в районе Манауса.И все же я настаивал на своем безумном плане. Ободренный добрым состоянием здоровья тех зверей, которыми я обзавелся в Кумарии, я решил перевезти не только барригудо, но и весь зверинец.И вот начались сборы. Я тщательно упаковал коллекции, предназначенные для музеев, и соорудил нужное количество клеток. В один прекрасный день я погрузил все свое достояние на небольшой пароход и в роли укаяльского Ноя отправился вниз по реке. На пароходе было тесно, но все же первый этап, до Икитоса, мы проплыли счастливо, никого не потеряв.Хуже было на втором этапе, от Икитоса до Пара. Капитан разрешил мне выпускать зверей из клеток и держать их на палубе — на привязи, конечно. Но, несмотря на это, многие из них начинают прихварывать, а с ними вместе и я — точнее, мои нервы. Все яснее с горечью убеждаюсь, насколько безнадежна и нелегка моя затея. С каждым днем меня все больше гнетет сознание вины перед этими ни в чем не повинными созданиями. Как мог я вырвать их из родной стихии, чтобы обречь на неминуемую гибель? Возле Табантинги, на границе Перу и Бразилии, смерть уносит свои первые жертвы.Я держу зверей на нижней палубе в защищенном от ветра углу. Пассажиры и матросы могут подходить к ним в любое время дня и ночи. Люди с доброжелательным любопытством часто заглядывают сюда. Однажды утром, придя в обычное время, чтобы задать корм своим зверюшкам, я заметил отсутствие молодого тапира. Ночью веревка развязалась, и мой любимец исчез. Напрасно разыскивал я его во всех уголках палубы. Неужели он свалился в воду?Барригудо, заметив, что я исследую веревку, на которой привязан был тапир, подходит ко мне, хватает меня за руку и крепко и долго трясет ее. Раньше он никогда так не поступал. Его обычно мягкие глаза теперь смотрят на меня возбужденно, как будто желая что-то сказать. Я решил отвязать обезьяну. Барригудо, видимо, только этого и ждал. Он вскочил и повел меня вдоль палубы к тому месту, где валялась груда ящиков. Возле одного из них барригудо остановился и оскалил зубы с испуганно-напряженным выражением лица. Оказывается, за ящиком валялась часть шкуры моего тапира. Легко понять, что здесь произошло: ночью кто-то выкрал зверька и убил, чтобы поживиться его мясом. Ведь тапиры, как и барригудо, считаются излюбленным лакомством туземцев.С тех пор я почти не отлучался от своего зверинца, а на ночь забирал обезьяну в каюту. После несчастья, приключившегося с тапиром, я буквально возненавидел себя, а вид веревок и клеток вызывал отвращение.К счастью, барригудо хорошо переносит путешествие. Это на редкость выносливый и здоровый самец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55